Записки промышленного шпиона. Геннадий Прашкевич
была освещена тусклым ночником.
Головы лежащих на низких койках людей казались очень большими.
Ни один не шевельнулся, ни один больной не проявил к нам никакого интереса. Но они не спали. Они точно не спали. Я убедился в этом, наклонившись над ближайшей койкой. Больной почувствовал, что на его лицо упала тень, и неестественно часто заморгал. В уголках глаз скапливались мутные слезы, полосуя отчетливыми следами бледную отечность щек.
– Этот человек с детства был глухонемым, – почти трезвым голосом заметил доктор Фул. – А болезнь Фула сделала его неподвижным. То же случилось с его женой и ребенком – они всегда кормились местной рыбой с рынка. Теперь они трупы… – Он сжал свои слабые кулаки. – Они хуже, чем трупы, потому что могут функционировать только в таком виде.
– Не пугайтесь, – предупредил он меня на пороге следующей палаты.
Обитатель этой палаты сидел на тяжелой, привинченной к полу металлической койке. В каком-то неясном угнетающем ритме он безостановочно и беспорядочно мотал перед собой руками, скошенные выцветшие глаза непрерывно и судорожно моргали.
– И так уже три года, – произнес доктор Фул. – Перед вами типичный моргач по классификации санитарного инспектора Сейджа. Кто, скажите, поедет в город, порождающий таких уродов? Потому болезнь Фула и объявили заразной, что это дает право администрации «СГ» изолировать моргачей.
В следующей палате в металлическом кресле, пристегнутая к нему ремнями, сидела женщина лет тридцати. Возможно, она была когда-то красивой, но морщины и язвы на ее лице не оставили от былой красоты никаких воспоминаний. Скорее она вызывала отвращение.
Фул нежно погладил женщину по сухим ломающимся волосам.
Дергаясь, хватая ртом воздух, женщина силилась что-то сказать, но у нее ничего не получалось.
– Когда ей исполнилось двадцать лет, – злобно глянул на меня доктор Фул, – у нее заболели ноги. Боль в суставах была такой сильной, что она потеряла возможность передвигаться. Потом она стала слепнуть – самый первый и верный признак болезни Фула. Нарушения речи, кожные язвы. Болезнь сказалась на интеллекте, она разучилась читать. Вся ее семья питалась рыбой, вылавливаемой в нашей бухте.
– В нашей бухте?
– Ну да.
– Но рыба может приходить в бухту и из других мест!
– Она и приходит. – Он неприятно рассмеялся. – И уходит, само собой. Все разговоры о строительстве специальной дамбы остались только разговорами.
– Но…
– Оставьте! – Доктор открыл дверь очередной палаты.
Ее обитатель, мальчик лет пятнадцати, был неимоверно толст. Весом, наверное, он превосходил Брэда Хоукса. Он увидел нас, и кровь мгновенно прилила к его быстро и неприятно моргающим глазам. Зарычав, он сжался как для прыжка, но не смог даже оторваться от кресла.
– Я надеялся, что он хотя бы научится писать… – невесело признался доктор Фул. – Можете сами видеть…
И попросил:
– Пиши, Томми!
Мальчик