Теория прогресса. Геннадий Прашкевич
полярного мака распустились, выбросили желтенькие цветы».
Вовка невыразимо любил маму!
«Встретимся, я ее ни на шаг больше не отпущу, – решил. – А то опять куда-нибудь запропастится». На минуту он присел на камень, запорошенный снегом. Белый тотчас полез носом в карман. «На! – отдал ему сухарь Вовка. – Жри!» Вспомнил: в палатке должна лежать замороженная пшенная каша. Так радист говорил.
Но до каши надо было еще добраться.
По ноющим ногам догадывался – не час, не два уже идет, а гораздо больше.
Скользил, цеплялся за камни, помнил: цель – палатка! Слова Елинскаса помнил: «Нам взаперти ждать тоже несладко». Ох, было время, Вовка страшно хотел стать шофером. Крути баранку, гони автомобиль по горным и долинным дорогам – перед тобой лежит вся страна! А было и такое время, Вовка страшно хотел стать летчиком. Веди рокочущий самолет сквозь грозовой фронт, выбрасывай грузы, ищи надежную посадку. Нельзя не летать в стране Чкалова, Леваневского, Громова, Коккинаки! «Если надо, Коккинаки долетит до Нагасаки, и покажет он Араки, где и как зимуют раки». А было еще и такое время, когда он хотел стать метеорологом. Как мама. Как отец. Следи за приборами, установленными на необитаемом острове, веди специальный журнал. В деле метеоролога (мама это всегда подчеркивала) не может быть небрежности. Метеоролог – человек подтянутый, дисциплинированный, надежный! Следи не только за погодой, но и за приборами. Приборы как люди – двух одинаковых не бывает. Да на морозе и на жаре стареют они быстро. Засоряются капилляры, по которым движется спирт в термометре, испаряется ртуть в барометрах, растягиваются волоски гигрометра. Если ты настоящий метеоролог, ты должен чувствовать свои приборы. Очень нужное, очень интересное дело. Но сейчас, на Собачьей тропе, Вовка твердо решил: главным делом его жизни будет радио! Только радио! Раньше (права мама) он баклуши бил. Раньше (прав Колька Милевский) только развлекался. Потому, наверное, и не сдал экзамен строгому сержанту Панькину.
А что благороднее радиодела?
Вот гибнет судно в Малаккском проливе, за многие-многие тысячи верст от Вовки, а он все равно слышит далекое SOS. И тут же передает: «Всем, всем, всем! Окажите помощь терпящим бедствие!» В Арктическое училище пойду, твердо решил Вовка. Закончится война, пойду в Арктическое!
«Ох, сколько мне еще топать и топать…»
Холодные звезды стояли над головой. Несло ледяным холодом от каменных стен. А разве на складе лучше? Вовка так ясно представил себе тьму склада, шорох рассыпающейся угольной крошки, он так сильно почувствовал ожидание, заполнившее тьму промороженного склада, что ноги сами собой задвигались быстрее: теперь Вовка почти бежал. Не было сил бежать, а бежал, старался, пока вдруг не ударился коленом о выступ.
Боль ослепила его.
Упав в снег, вцепился в лохматый загривок Белого и так, скорчившись, просидел минут пять. Вспомнил слова Лыкова: «Не суетись! Ох, не суетись на тропе, Вовка. Ногу потянешь, выбьешь колено – один останешься!»
Встал. Прихрамывая, двинулся дальше.
Вдруг