Кредо жизни. Хуважбаудин Шахбиев
в клубе. И так продолжалось до тех пор, пока эти бедолаги не стали зарабатывать сами и не отказались от нашего пайка. Аллаh (с.в.т.) спас.
Мы выжили. Выжили, несмотря на то, что шансов на это было немного. Да что там, их не было совсем. Как только чуть-чуть ожили, мы первым же делом позаботились о захоронении трупов. Собирали их и свозили. Бабушка Ану Хадж и Лугни Али из Урус-Мартана обмывали, готовили их на упокой, а мы свозили в траншеи. Закапывать отдельно, каждого в одну могилу, были не в силах. Да и не было там кладбищ для чеченцев.
Ни земли, ни кладбища…
…Многие чеченцы использовали для еды отходы из кухни воинской части, что стояла на окраине Аягуза. В Аягузе пленные японцы строили электростанцию. На их кухне и в столовых отходы были поприличнее. Кожура картофеля, овощей, кости – все шло в наше скудное меню. Их переваривали и делали бульон. Ходили на мясокомбинат, подбирали и там отходы. Даже кожу животных варили! На зерновом элеваторе доставали зерноотходы с трухой. Так и выживали. Так и выжили. В любом случае, за все время я не видел чеченца-попрошайки. И потому вдвойне горько видеть сегодня чеченских бедолаг, которые из-за войны, развязанной Ельциным, унижены до такой степени, что вынуждены, забыв о чести, просить подаяния… Этого требовали янки… (См. доктрину А. Даллеса здесь впереди.)
На Аягузском авторемонтном заводе работал дружный многонациональный коллектив. В основном, беженцы от войны (ВОВ). Благодаря Аксельроду, Фомичу и Клепикову – специалисту на все случаи жизни – я быстро освоил профессию слесаря-ремонтника. Выучился, как когда-то мой отец, ремонтировать ходовую систему грузовика «ГАЗ-51». Кроме того, научился токарному делу (шлифовал блоки моторов на фрезерном станке, нарезал пазы для колец в поршнях и кольца для них).
Когда нас вышвыривали из Чечни, я учился в 4-м классе 22-й школы г. Грозного. Осенью 1944-го меня приняли в 3-й класс школы рабочей молодежи. На весь класс была одна книга. Да и та – у учителя по предмету. Учились с 19. 30 до 23-х часов. А в восемь утра, как штык, без опоздания должен стоять у станка. Опоздал на 5 минут – лишают премии. На 10 минут – товарищеский суд. А если больше десяти минут – суд народный: могли посадить к параше, а могли уволить с работы за прогул и записать в трудовую книжку. Дисциплина была военного времени. На работу я добирался почти час – далеко жили.
В школе писал в «тетради» – сложишь газету «Прииртышская правда» и между строк пишешь. Ручки нет, достанешь карандаш или тростинку карагача (низкорослое степное дерево), привяжешь к ней перо нитками, а карандаш с одной стороны отстругаешь для рисования или чертежей. Чернил тоже не было: берешь сажу из трубы печной в пузырек, заливаешь керосином, подогреваешь. Из тряпок сделана сумочка, снаружи кармашек для пузырька чернил. Весь немудреный скарб положишь туда – и в школу. И все это берег как зеницу ока.
И так 8 лет работы и учебы одновременно…
В 1949 году я окончил курсы шоферов, как мой отец в 1929 году, 20 лет спустя, и получил права. Пришел на автобазу. Директор Дуганцов поручил меня главному инженеру. Тот повел в какие-то заросли – там еле нашли раму «ГАЗ-51», старую, ржавую.
– Вот