Долго ли?. Петр Боборыкин
фамилия известна? Курыдины?.. Не слыхали – ась? Я с барыней пять годов в Италии прожил… синьоре, коме ста? Изволите понимать?.. Вам, бишь, госпожу Патеру… так их нет: уехамши, уже больше часу будет.
Лука Иванович приостановился и выговорил в тон швейцару:
– Вы не изволите беспокоиться, я не к самой госпоже Патера, я к живущим у них.
– Прошу покорно, – отозвался Петр Павлович и показал рукой путь наверх.
Весь этот неожиданный разговор с швейцаром приободрил Луку Ивановича; успокоительно подействовало на него и то, что госпожи Патера не было дома, хотя он, отправляясь сегодня из дому, рассчитывал, быть может, на другое.
На доске, под стеклом, в ореховой рамке, он прочел: "Юлия Федоровна Патера" и очень скромно ткнул в пуговицу электрического звонка. Ему отворила горничная, уже не молодая, с худощавым, тонким лицом, в темном платье. Таких горничных ему еще не приводилось видеть. Он скорее принял бы ее за гувернантку, если б на ней не было темного же фартука.
– Юлия Федоровна уехала кататься, – встретила она Луку Ивановича с такой солидной развязностью, которая показывала, что она часто говорит с посетителями.
– Я, собственно, к госпоже Гущевой.
– Дома-с, – кратко доложила горничная, и лицо ее тотчас же сделалось гораздо строже.
– Доложите: Присыпкин, Лука Иваныч.
– Пожалуйте сюда, – указала горничная вправо, а сама пошла налево неторопливым шагом. Она было хотела помочь гостю снять шубу; но он ее до этого не допустил.
Лука Иванович, приподняв тяжелую портьеру, очутился в салоне, несколько темноватом и тесном, набитом всякой мебелью, растениями, лампами, трельяжами и занавесками. Душно в нем было от разных запахов. В камине каменный уголь тлел и потрескивал. От него шла раздражающая теплота.
Лука Иванович не успел хорошенько осмотреться, как его имя произнес сзади знакомый ему голос:
– Ах, как вы великодушны! – заговорила вчерашняя посетительница клуба, все с той же прической, но в длинной домашней мантилье, сажая его на диван, где ему оказалось очень неловко.
– Чем же так? – спросил он.
– Как же, помилуйте, посетили меня, и так скоро…
Она протянула ему руку и придержала ее. Лука Иванович опять почувствовал в этой горячей руке нервное какое-то дрожание и поглядел в лицо своей собеседнице. Лицо было красно, точно его изнутри подогревали. Глаза, окруженные большими веками, тревожно вспыхивали. Во всем ее тощем теле ясно было напряжение, передававшееся физически в рукопожатии.
– Вы работали? – спросил Лука Иванович, отнимая руку. – Я это вижу по лицу вашему.
– Почему так?
– Возбуждены уж очень: сейчас видно, что сочинительством занимались.
– Как вы это выговорили: "сочинительством".
– Да очень просто.
– Не знаю. Я давно хотела вам сказать, Лука Иванович, что я вашему скептицизму не верю.
Она повела головой так странно, что он усмехнулся. Тем временем он продолжал ее рассматривать, насколько это можно было на таком близком расстоянии. Во второй раз