Эрон. Анатолий Королев
посмотрела на него с осуждением: разговор был слишком никчемным, чтобы занимать оперативный канал. Смотрела скупо, но молчала в тряпочку: знала, кто перед ней. Филипп вернулся в комнату в холодном гневе – его связь с Волковой, оказывается, всем известна, и он давно – посмешище, ведь ее прошлогодний роман с Ильей ни для кого не секрет. Билунов был не первым из компании, кто оказался в Веркиной постели. Странно устроено человеческое сердце: оно вполне терпимо переносит оскорбительное положение, пока о нем известно лишь ему и никому больше, но стоит только появиться свидетелям унижения… продолжение известно. Ничего не объясняя, Филипп велел Верке сегодня же сматываться.
– Кто звонил? – она решилась только на этот вопрос, ярость злого мальчика была слишком холодна, чтобы она не поняла – это конец.
Он не ответил. Сказал, что Мамед отвезет ее к железной дороге, и отправился его искать. Прощаться было ни к чему; Мамед был найден в гараже, где и было объявлено о срочном отъезде Веры, Мамед кивал головой и улыбался: «Хорошо, елдаш. Хорошо».
Целый день Филипп провел на пляже. Ветерок. Невесомая вода. Тень от шезлонга. Крылья птиц в вышине. Гордость и одиночество. Раскаленное добела солнце превращало мир в сухую кость, а человека – в прах.
Когда он вернулся, его ждала только записка: «Mеmento mori, гад!»
И больше ничего, ни ее вещей, ни ее самой. Неужели он втайне надеялся, что она не уедет?
Ничего не подозревая, он поужинал в полном одиночестве в дубовой столовой с огромным трехэтажным буфетом тоже из дуба, где его обслуживала единственная официантка Зора, которая плохо говорила по-русски и сказала странную фразу: «Вера – такой хороший девушка. Зачем пить?» В ответ он пожал плечами. Когда совсем стемнело, до него донеслись какие-то пьяные крики со второго этажа, музыка – видно, сегодня генерал гулял от души. Вдруг Филиппу показался в том шуме голос Веры. Он подошел к окну. Это был ее смех! Он осторожно вышел в коридор, по-воровски поднялся на второй этаж. Здесь звуки были слышнее: смех, гомон голосов. И снова явственный Верин смех. В состоянии какой-то очумелости Билунов открыл дверь в комнату и увидел вокруг стола: Мамеда, охранника из будки при въезде в закрытую зону, генерала в кителе поверх спортивного трико и Веру. Все были пьяны. На грязном столе – бутылки, окурки, остывшая еда. Генерал тискал Веру, та пьяно смеялась и рисовала ему на щеке губной помадой цветок.
– А ну встать! – заорал Филипп генералу; его понесло. – Свинья хипповая. Ты знаешь, кто я? Знаешь, что я с тобой сделаю! В будку посажу вместо собаки. В каком ты виде?!
Генерал помертвел, но вскочил на кривые ноги. Китель свалился на пол: как бы пьян он ни был, но он знал, что стоит за яростью московского сынка.
– Ты где служишь? – продолжал орать Филипп; его колотило. – В каком округе? Козел!
– Виноват, – промямлил тот, покрываясь потом. Его в жизни никто так не оскорблял. Генерал был маленький толстячок, и еще он слегка косил.
– Ты