Райгард. Уж и корона. Александр Ковальский

      – А… что случилось?

      Она поежилась. Взлетели под тонким ситцевым платьем худые лопатки, и веснушки, которыми было обсыпано ее лицо, стали еще бледнее.

      – Вы повздорили с паном Родиным, и он… в общем, дал вам веслом по голове. У вас опять кровь.

      Анджей с усилием поднял руку – она была тяжелая и будто чужая, – осторожно коснулся затылка. Занемевшие пальцы не ощутили ничего, но когда он вновь поднес руку к глазам, на ладони остались липкие и отвратительно яркие под солнцем красные пятна.

      – Я сейчас, – сказала Варвара и покраснев, потребовала, чтобы он отвернулся или закрыл глаза, если ему очень больно шевелиться.

      Анджей послушно смежил веки. Послышалась возня, шуршание песка, затрещала разрываемая материя, потом донесся плеск волны. На лицо лег мокрый лоскут, пахнущий речной водой. Варвара села рядом, старательно натягивая на колени короткий, неровно оборванный подол платья.

      – Прижмите покрепче, чтоб кровь унялась.

      Анджей слизнул протекшую к углу рта теплую и солоноватую на вкус каплю.

      Никогда и нигде за всю свою карьеру он не слышал ничего подобного. Чтобы ведьма, нава, подследственная, венаторам раны перевязывала?! Не бывает!

      Никто из них никогда его не жалел. Как и собратьев по профессии. Наоборот – бывало, и сколько угодно. Чего стоит светило Шеневальдской инквизации герр Штейнер с его знаменитым трактатом «Об истоках и истине навьей сути». Да они его в Нидской академии наизусть главами заучивали, и не столько пользы для и из любви к чистому знанию, сколько из-за красот стиля. «О сударыни мои святые, Екатерина и Маргарита!.. Почему вы не смотрите на меня, почему вы оставили меня?..» И это после завершения процесса, когда в подследственной не то что женщину – живую душу разглядеть сложно. Человек, которому предмет исследований равнодушен, никогда так не скажет. Тем более, о наве.

      Но, с другой стороны, и Варвара – не нава.

      Не болотница. Не мавка. Понять бы, кто – и жить стало бы легче.

      Он перехватил у своего лица ее руку, тянущуюся, чтобы вновь намочить лоскут.

      – Бася, скажите мне. Только честно. Вы кто?

      Тонкие светлые бровки недоуменно шевельнулись, ярче проступили на скулах веснушки. Дрогнул в неуверенной улыбке мягкий розовый рот.

      – Вам, наверное, солнцем голову напекло. И вообще, возвращаться надо. Вы до лодки дойти сможете?

      Господи, подумал Анджей. Мне бы просто подняться. Какая потрясающая сволочь этот Родин.

      – Давайте, я вам помогу. Опирайтесь на меня, вы не думайте, я сильная. Бабка, бывает, на огороде наломается, ну и падает, а я ее найду и домой тяну… или мамку… Вот так… вставайте…

      Он не помнил, как дошел до лодки, и как они оказались на середине реки – не помнил тоже. Ничего не осталось в памяти.

      Глава 3

      Омель, Судува

      Май 1947 г.