Авантюристы. Морские бродяги. Золотая Кастилия (сборник). Густав Эмар
которую любил и с которой расставался, может быть, навсегда.
Коридоры, лестницы и сад гостиницы заполняли вооруженные люди: было просто чудо, что матросы, подручные графа де Бармона, успели бежать. Это придало графу надежду, и он шел уверенными шагами под внимательным надзором сбиров, не терявших его из виду. Сбирам давно сказали, что они будут иметь дело с морским офицером крайне вспыльчивого характера, необыкновенной силы и неукротимого мужества. Добровольная покорность пленника не внушала им особого доверия, они сочли ее за притворство и поэтому держались настороже.
Когда они вышли в сад, начальник сбиров заметил карету.
– Это именно то, что нам нужно! – сказал он, радостно потирая руки. – Мы так спешили сюда, что забыли взять карету… Прошу вас, садитесь, граф, – прибавил он, отворяя дверцу.
Граф сел, не заставляя себя просить дважды. Сбир закричал повелительным тоном, обращаясь к кучеру, сидевшему на козлах:
– Сойди! Именем короля, я беру эту карету. Уступи место одному из моих подчиненных… Эвелье, – обратился он к высокому сбиру дерзкой наружности и такому худому, что тот, кто стоял возле него, казалось, всегда видел только его профиль, – садись на место кучера и поедем!
Кучер не стал сопротивляться такому решительному приказу, слез с козел, и его место тотчас занял Эвелье, а начальник сбиров поместился в карете напротив своего пленника. Он закрыл дверцу, и лошади, повинуясь сильным ударам бича, тронулись, таща за собой тяжелую карету, которую сопровождали двадцать солдат.
В течение довольно долгого времени между пленником и сбиром не было произнесено ни одного слова. Граф думал о своем, сбир спал или, лучше сказать, притворялся спящим. В марте ночи уже коротки, и скоро широкие белые полосы начали показываться на горизонте. Граф, до сих пор остававшийся неподвижным, сделал легкое движение.
– Вы страдаете, граф? – спросил сбир.
Этот вопрос был задан тоном, совсем непохожим на тот, которым сбир до сих пор говорил. В голосе своего стража графу послышалось такое искреннее сострадание, что он невольно вздрогнул и пристально посмотрел на спросившего. Но, насколько он мог заметить при слабом свете начинающегося дня, человек, сидящий перед ним, имел все такую же равнодушную физиономию и такую же ничего не выражающую улыбку. Подумав, что ошибся, граф откинулся назад и ответил сухо, желая пресечь всякую попытку сбира завязать разговор:
– Нет!
Но сбир, вероятно, был расположен поговорить, потому что сделал вид, будто не замечает, каким образом принята его доброжелательность, и продолжил:
– Ночи еще холодные, свежий воздух насквозь продувает карету, и я боюсь, не озябли ли вы.
– Я привык переносить и холод, и жару, – отвечал граф, – притом, если бы даже я и не вполне привык, то скоро, вероятно, должен буду привыкать безропотно встречать любые невзгоды.
– Кто знает, граф! – сказал сбир, покачав головой.
– Как! Разве я не осужден на длительное заключение в крепости?
– Так значится в