Цесаревич и балерина: роман. Виктор Соколов
много хитростей и уловок, чтобы послать любовную корреспонденцию или букетик гвоздик, а в праздники и пасхальное яичко. Была изобретена даже хитроумная система. Вдоль окон репетиционного зала тянулся внутренний балкон, через который можно пройти на половину мальчиков. По обшарпанной лестнице – в переднюю. Это надо было делать только утром, когда ведущая наверх лестница была пуста. Опасное путешествие старшеклассники поручали своим подопечным из младших классов, и те, рискуя, несли амурные признания. Каким-то чудом минуя надзирательниц.
Во время урока танцев и репетиций со всех сторон следили классные дамы. Малейшее фривольное движение или кокетливая улыбка выжигались каленым железом. Даже в глаза смотреть во время танца запрещалось дольше положенного сюжетом.
Все воспитанники находились на казенном иждивении, и жизнь их была строго размеренной. После удара в колокол вели на обед. Идти – обязательно парами. Перед тем как сесть за стол, всех считали по головам. Согласно школьной легенде, это стало обязательным из-за «безумной Анны»…
…Много лет назад из школы была похищена воспитанница по имени Анна, девушка красивая и с отчаянным характером. На внутренней стенке своего шкафа Анна записывала историю своего романа. Читавшие говорили, что это была захватывающая история. Своего принца на белом коне Анна впервые увидела из окон дортуара: статный гвардейский офицер на своей паре белых лошадей медленно ехал по Театральной улице, внимательно разглядывая фасад школы. Эти его прогулки по Театральной улице стали регулярными, а Анна делала ему знаки из своего окна. В конце концов с помощью одной из нянюшек девушка, переодевшись горничной и покрыв голову шалью, выскользнула через служебные помещения по черной лестнице. После этого бегства все окна императорской школы, выходившие на улицу, были застеклены матовым стеклом.
И все же любовь брала свое. Как бы ни заколачивали окна. Приходила пора, и в школе появлялись новые «безумные Анны». Только имена менялись.
…В круглые оконца школьной церкви пробивался скудный свет зимнего дня, мешаясь с тусклыми огоньками лампад. Молодой священник, готовясь к предстоящей службе, негромко пробовал своим жиденьким тенорком псалмы и молитвы.
Время от времени благостную тишину нарушали игривые польки и вальсы, а то и опереточные мелодии Оффенбаха и Штрауса, доносящиеся из школьного театра, находившегося этажом ниже. Священника не так тяготила легкая музыка, как истошно-трагические вопли, издаваемые воспитанниками драматического отделения, которые находились под одной крышей с балетными. Сердцу молодого пастыря любезны были как раз балетные, отличавшиеся кротостью и смирением…
В створе арочных дверей возник знакомый грозный силуэт Варвары Ивановны. Священник почтительно поклонился ей, но Лихошерстова, так и не войдя в храм, грозно ступая, удалилась. Видно, была не в духе.
У Ольги Вознесенской была своя любимая икона. Свеча, которую она зажгла перед ней, едва не погасла