Цесаревич и балерина: роман. Виктор Соколов
позвали в дирекцию. Вслед решительно двинулась к дверям и Матильда. Ольга осталась со своим горемычным.
– Что же было в этой записке? – тихо спросила она, не поднимая глаз после мучительной паузы.
– Теперь это не важно. Я уезжаю домой, в Москву…
– Когда?
– Хотел вчера… Но эта щучка…
– Она моя подруга.
– Никакая она тебе не подруга.
– Почему ты так говоришь?
– Сама знаешь.
– Не знаю… Она язвила?
– Она передо мной на коленях стояла.
– Врешь. Это на нее не похоже… Она гордая. Никогда не встанет на колени.
– Стояла… И умоляла.
– Любви просила?
– При чем тут любовь? Она никого не любит, кроме себя. Одним словом, умоляла уехать только после нашего выступления в театре. Ей нужна еще одна ступенька к славе.
– Хочешь, я теперь на колени стану? Только не уезжай… Мне это надобно не для карьеры.
И все же москвич уехал… Сразу после концерта. Успех был. Как ни странно, хлопали ему больше всех. Понравился. Сразу объявились поклонницы. Ольга места себе находила от любви и удушливой ревности.
– Вернется, – голосом пророка изрекла Матильда. – Я на картах гадала.
Матильда оказалась права. Через месяц Ольга вновь увидела его в стенах школы. Шел, смеясь как ни в чем не бывало, со своими прежними обидчиками, а с ней еле поздоровался… Говорили, что в Москве у него появилась какая-то замужняя… Во всяком случае, встречаясь с Ольгой, словно не замечал ее. От выпускного номера отказался наотрез и записок Ольге больше не писал.
«Может, оно и к лучшему. Делом надо заняться, Оленька. Готовиться к выпускным. Матильда занимается до позднего часа. Страшненькая стала. Осунулась. Глаза провалились…»
После всей этой истории дружба с Матильдой как-то разладилась. Трудно было Ольге одно время без нее, но встала между ними незримая стена. Ольга удивлялась: оказывается, в классе не любят Матильду. Девочек словно прорвало, когда они заметили трещину в старинной дружбе. Ольга и не подозревала, скольких обидела Матильда. То, что они взахлеб говорили о Кшесинской, было несправедливо! Ей даже не завидовали – ее просто не любили. Девочки могли даже признать, что Матильда приветливая, держится со всеми ровно, красивая. Всегда и взаймы даст, и разрешит подушиться своими французскими духами. И все равно не любили. Хоть тресни! Зато души не чаяли в тупице и грязнуле Хренковой. Она считалась душой класса, она была своя, а Матильда – чужая…
Как-то Ольга возвращалась в спальню из туалетной комнаты. Шла темными коридорами с огарком свечи на подставке. Пламя то и дело грозило погаснуть. На паркетном полу светилась косая тень. Слегка приоткрыта дверь балетного класса. Слышно бормотанье и плач.
– Матрешка, – с удивлением проговорила Ольга, внося зыбкий свет свечи в темный класс. – Ты плачешь?
– А ты думала, я железная?
Иосиф вместе с сестрами неспешно