Цесаревич и балерина: роман. Виктор Соколов
ходит двумя ногами, а не кружится на одной, словно в какой-то безумной пляске святого Витта!
Иосиф вновь налил себе вина, но не пригубил его, так как отец, продолжая свой бесконечный спич, зыркнул на сына столь свирепо, что тот замер.
Наконец, театрально вскинув руки, Феликс Иванович завершил свой бесконечный тост, и разом все пришло в движение. Умная собачонка, тонко уловив перемену настроения, завиляла неистово хвостом и стала тыкаться мордочкой в первое попавшееся колено. Юлия потрепала пса между ушей и вдруг так славно рассмеялась, что Иосиф залюбовался сестрой и по-новому увидел ее. «Какая прелестная у нее улыбка», – подумал Иосиф и хлопнул бокал вина. Ему стало еще грустнее. Он отгонял от себя эту «мерехлюндию», но в последнее время все чаще задумывался о бренности жизни.
– Опять грустишь? Нельзя. Грех в такой праздник букой сидеть. Смотри, как весело. И потом, ты все пьешь, а ничего не ешь. – И Юля щедрой рукой стала накладывать брату в тарелку разносолы. – Ты знаешь, я случайно в костеле встретила Анечку Иогансон. Так похорошела.
– А по-моему, сильно постарела.
– Ужасно, что ты так говоришь. Ведь когда ты был в нее влюблен, ты не замечал, что она на семь лет старше тебя. Неужели все прошло?
– Все в жизни проходит…
– Неправда. Все остается с нами. Пока жив человек.
– Какая нынче Юля у нас красивая, – перебила разговор мать, залюбовавшись дочерью.
Юля, зло на нее взглянув, занялась собакой.
«Конечно, для домашних она самая красивая, – подумал Иосиф. – Но, положа руку на сердце, в балетных джунглях Юлия слывет красавицей не случайно. Просто ей никто не завидует. Никому не переходит дорогу».
На самом деле в кордебалете, особенно на первой линии, стоят прехорошенькие. Каждую из них непременно лорнирует сиятельный вельможа, убеленный сединой… Справедливости ради, не только содержанками они становились. Но сердчишко билось у легкокрылых нимф, когда из окошка кареты делали они тайный знак лейб-гвардейцу, стоявшему близ служебного входа в темени Крюкова канала. Приходило время, и танцорки освобождались от старцев и, словно обезумев, проводили время в загородных ресторанах, в офицерских пирушках. Горячили кровь страстные поцелуи на морозе. В предрассветной мгле рысаки мчали в сторону столицы империи, мимо голубых елей, полосатых будок и шлагбаумов. А в заснеженной кибитке прикорнула на плече с золотистым эполетом танцорка…
– …Ты чего на меня так смотришь? – перехватила пристальный взгляд Иосифа Юлия.
– Придет сегодня твой барон? – спросил Иосиф.
– Обещал. Странно, все его ждут. Даже папа расспрашивал. Не терпится сделать из барона шута горохового. Скучно стало? – зло спросила Юлия.
В ответ Матильда победно рассмеялась.
– Что, смешинка в рот попала? Я иногда ненавижу твой смех…
– Маля, ты так хорошо смеешься, – оживился отец. – Я тоже хочу смеяться.