Неизвестный Чайковский. Последние годы. Сборник
многоуважаемый Ахиллес Николаевич, сочинение ваше, в общем, есть результат усидчивого старания (видно, что вы очень старались, даже часто перехитряли) очень талантливого, но не просвещенного музыкальным учением дилетанта. Мне кажется, что сначала вы на меня очень рассердитесь, потом это обойдется, а года через три вы скажете, что я ничего не преувеличил. Кое-что может остаться при условии совершенной переделки, напр., вообще все танцы. Мой совет вам: начать серьезно учиться, ибо я не придаю никакого значения вашим годам. Вы имеете средства, хотите сочинять, имеете настоящий талант, и вам не следует ограничиваться дилетантскими опытами[37]. Во всяком случае, вы сделаете большую ошибку, если отдадите кому-нибудь инструментовать вашу вещь. Сук – очень хороший музыкант, очень вас любит и постарается, но он не может из сочинения, переполненного промахами всяческого рода, сделать художественное произведение. К тому же и сочинение ваше такого рода, что его нигде исполнить нельзя, в театре его никогда не возьмут, а для концерта оно тоже не годится, за исключением разве танцевальных номеров. Сюита ваша гораздо более подходит к настоящему сочинению. Очень просто! Вы фортепиано знаете, а оркестра не знаете. За посвящение очень вам благодарен и очень ценю ваше внимание. Пожалуйста, простите, что поневоле пришлось огорчить вас этим письмом.
К Н. Ф. фон Мекк
Фроловское, 25 июля 1888 года.
<…> Недолго простояла настоящая летняя погода, но зато сколько наслаждения она мне доставила! Между прочим, цветы мои, из коих многие я считал погибшими, все или почти все поправились, а иные даже роскошно расцвели, и я не могу вам выразить удовольствия, которое я испытывал, следя за их ростом и видя, как ежедневно, даже ежечасно появлялись новые и новые цветы. Теперь их у меня вполне достаточно. Думаю, что, когда совсем состарюсь и писать уже будет нельзя, займусь цветоводством.
Я очень успешно теперь работал и больше половины симфонии уже инструментовал. Но года мои, хотя еще и не очень старые, но уж дают себя чувствовать. Я стал очень уставать и по вечерам не способен уже ни читать, ни играть, как прежде; вообще с некоторых пор я стал сожалеть, что по вечерам не имею возможности составить у себя партию в винт; это единственное препровождение вечернего времени, которое могло бы быть для меня развлечением и отдыхом.
Относительно дела о поездке в Америку все остановилось на том, что в принципе я изъявил согласие, но предложил явиться в Америку не только как автор, но и как вообще представитель русской музыки, т. е. я хочу, чтобы мои концерты там были составлены из произведений не одного меня, а всех русских композиторов; кроме того, я просил в точности назначить, в каких городах и с каким оркестром я буду иметь дело. Мой представитель, г. Цет, обо всем этом написал и теперь ожидает ответа. Но откровенно вам скажу, что сильно сомневаюсь, чтобы все это устроилось. Мне кажется, что г. Цет в пылу увлечения зашел слишком далеко и что я не могу возбуждать среди американской
Не знаю, вследствие ли этого письма или нет, но А.Н. Алфераки много и упорно занимался после теорией музыки у лучших петербургских музыкантов.