Некрасовский рубеж. Владимир Броудо
эвакогоспиталь, был в нынешней поликлинике. Он пострадал во второй заход бомбардировщика. Коек в госпитале не хватало, раненые лежали на сене. Когда бомба упала (видимо, зажигательная, так как взорвалась на втором этаже), там всё вспыхнуло, часть здания обрушилась, люди выпрыгивали из окон второго этажа, а на улице к тому же – сильный мороз. Семёну Абрамову, который сидел в это время в подвале с семьёй, удалось проломить в стене дыру, через которую с нижнего этажа вытаскивали людей. У нашего дома взрывной волной выбило все окна. Меня в доме отбросило к стенке, оглушило, осколком ранило в ногу до кости. Одного красноармейца, находившегося поблизости, его фамилия была Левченко, осколком убило. Потом возле госпиталя рядами клали убитых, накрытых серыми одеялами. Их там было очень много».
Таня Румянцева чудом осталась жива. Её взору открылись дымящиеся руины больницы, смешанные с землёй, и лежащие на чёрном снегу солдаты в окровавленной одежде. Таня бросилась помогать собирать и откапывать живых. Вскоре девушка заметила приближающиеся сани с одной лошадёнкой, решительно остановила их, настойчиво попросила возницу помочь погрузить в сани раненых и отвезти их в Кузяево. Так же остановили, нагрузили ранеными и отправили в Кузяево ещё две повозки. С последней из них Таня поехала в Кузяево и сама. Там продолжила спасать жизни наших ребят, забыв про сон и голод. Когда за ней приехала мать, чтобы увезти дочь домой, сделать это ей запретил командир, сообщив, что Татьяна зачислена санитаркой в 1 Ударную армию и поставлена на довольствие. Уход домой при таких условиях будет считаться дезертирством. Так Румянцева Татьяна Сергеевна попала в 44 ОСБР и прошла в её медсанроте всю войну.
Медперсонал 71 морской стрелковой бригады
Вспоминает Дмитрий Сергеевич Гливенко: «Кто-то уезжал отсюда после бомбёжек, прежде всего, конечно, кому жить теперь было негде. Моя семья осталась. Меня воспитывала бабушка, жена репрессированного священника, и одна моя родственница – Зоя Дмитриевна Галкина – учительница. А Деденево наше бомбили после того, как здесь побывала немецкая разведка, и я тому свидетель. Было это так. Часто на Москву шли немецкие бомбардировщики, буквально тучами, особенно по ночам. Гул в небе стоял страшный. Мы, как загудит, бежали в бомбоубежище, оно было за школой. Вглубь земли шли три ступени, верх – сложен из брёвен и всё засыпано сверху землёй, а форму имело буквы „Г“. На входе сидели местные жители, а там в глубине, за изгибом, находились тяжелораненые. Они стонали, кто-то умирал в нашем присутствии, и их мимо нас выносили санитары. И вот, однажды, заходят в бомбоубежище трое в солдатской форме, в нашей – советской. У двоих были автоматы, у третьего пистолет. И этот третий – с русской внешностью, я бы даже сказал, с внешностью интеллигента – на чистом русском стал что-то спрашивать у местных. Потом он заговорил с теми двумя солдатами, что вошли с ним вместе, тоже на русском. Один-то всё молчал, всё на нас поглядывал да на санитарку,