Майя. Просвет. Роман-дилогия. Макс Ирмелин
Появляются двое полицейских, тот сержант привел с собой старшину, и они, похоже, хотят меня выпустить. Глядя на их скользящие тела, облаченные в одинаковую форму, думаю, что это совершенно другие существа, чем те, кого они держат за решеткой. Открывают металлическую дверь и просят меня выйти из обезьянника.
– Ну вот, ты и добился своего, придурок! – радостно кричит клоун над моим ухом.
– Стой где стоишь! – рявкает на него сержант, выказывая перед своим товарищем излишнее усердие.
– Сейчас мы тебе пригласим офицера, – угрожающе-ласковым голосом говорит мне старшина, – кого хочешь, пригласим, будь спокоен.
Странно, но у него нет глаз – сплошное гладкое пятно вместо лица: нет и носа – только говорящий резиновый рот. Тем не менее его хладнокровие немного остужает мою ярость, но я уже не могу остановиться.
– Спасибо, я сейчас все объясню, – говорю, путаясь в мыслях. – Дело в том, что мне надо успеть…
– Успеешь! – прерывает меня молодой сержант своим прорезавшимся командным голосом и смотрит на меня с самодовольной усмешкой. Он точная копия того типа, который передразнивал меня за решеткой, или мне так только кажется? На всякий случай оглядываюсь и вижу, как клоун за решеткой сочувственно машет мне рукой, ему, видать, без меня будет слишком скучно.
Идем цепочкой по коридору, я прикидываю, можно ли сбежать, выбрать момент и драпануть. Смотрю под ноги, чтобы не наступить на черные ботинки сержанта, и думаю: какой же узкий тоскливый коридор в ментовке, в нем лишь одно окно в самом конце – и то зарешеченное! Полицейский останавливается внезапно, поворачивается ко мне лицом, и я останавливаюсь, смотрю на поперечные лычки на его погонах, а старшина начинает открывать ключом железную дверь. Они оба чем-то напоминают приученных опасных животных; я, конечно, тоже животное, но в сложившейся ситуации совершенно беспомощное. Мы стоим втроем, буквально касаясь друг друга, пока погоны с продольными лычками ковыряются в замочной скважине, а где-то в необъятной Москве в это самое время Майя спасается от меня бегством. При мысли о Майе я перестаю быть животным и думаю, что, должно быть, в моем арестованном теле, временно пребывает Блинк.
– Сиди и жди, – говорит крупное животное в форме, закрывая за мной дверь на ключ. Теперь у него проявилось лицо, но лишь на секунду, потом снова исчезло.
Неожиданно приятным басом он говорит через дверь:
– Протрезвей, парень, и не болтай лишнего.
Они заперли плохое животное в одиночную камеру, чтобы оно перестало мычать, блеять и скулить. «Козлы, кинули меня!» – злится во мне Блинк, пытаясь ввести в заблуждение, но я упрямо думаю: «Нет никакого Блинка, ты один». Немного успокоившись, пытаюсь обдумать сложившуюся ситуацию, но все мысли тут же улетучиваются, остается только одно нестерпимое желание – закурить. Иногда смыслом жизни становится гребаная сигарета. Все мое нутро