Линейный корабль. Сесил Скотт Форестер
я встану, – сказала женщина, сбрасывая одеяло и спрыгивая на палубу. – Кофту я обменяла на колбасу для моего Тома, юбку – на пиво. Мне в рубахе ходить, а, лейтенант?
По палубе пробежал смешок.
– Марш обратно и веди себя пристойно, – торопливо выговорил вспыхнувший от смущения Буш.
Хорнблауэр тоже смеялся – он, в отличие от своего первого лейтенанта, был женат, и потому, наверное, не испугался полуголой женщины.
– Не буду я пристойной, – сказала та, закидывая голые ноги на койку и прикрывая их одеялом, – пока моему Тому не заплатят что причитается.
– А даже и заплатят, – фыркнула блондинка, – чего он с ними делать будет без увольнительной? Отдаст ворюге-маркитанту за четверть галлона!
– Пять фунтов за два года! – добавила другая. – А я на втором месяце.
– Отставить разговоры! – сказал Буш.
Хорнблауэр отступил с поля боя, забыв, зачем спускался вниз. Не может он говорить с женщинами о жалованье. С их мужьями обошлись возмутительно, перевезли, как заключенных, с одного корабля на другой, лишь подразнив близостью берега, и жены (а среди них наверняка есть и законные жены, хотя адмиралтейские правила не требуют в данном случае документа о браке, только устное заверение) негодуют вполне справедливо. Никто, даже Буш, не знает, что выданные команде несколько гиней Хорнблауэр взял из собственного жалованья. Ему самому не осталось ничего, только офицерам на поездку за рекрутами.
Быть может, побуждаемый живым воображением и нелепой чувствительностью, он несколько преувеличивал тяготы матросской жизни. Его возмущала мысль об огромном блудилище внизу, где матросу положено восемнадцать дюймов, чтобы повесить койку, и его жене – восемнадцать дюймов, бок о бок в длинном ряду – мужья, жены, холостяки. Его коробило, что женщины питаются отвратительной матросской едой. Возможно, он недооценивал смягчающую силу привычки.
Он вынырнул из переднего люка на главную палубу. Его не ждали. Томсон, один из баковых старшин, как раз занимался новобранцами.
– Может, мы сделаем из вас моряков, – говорил он, – а может, и нет. Как пить дать, еще до Уэссана не дойдем, отправитесь за борт с ядром в ногах. Только ядрам перевод. Ну-ка давай под помпу, вшивота тюремная! Скидавай одежу, неча задницы прятать. Вот дойдет дело до кошек, мы и кожу с вас спустим…
– Прекратите, Томсон! – заорал Хорнблауэр в ярости.
По корабельному распорядку новобранцев должны избавить от вшей. Голые и дрожащие, они кучками толпились на палубе. Двоих брили наголо, человек десять уже прошли через эту процедуру – бледные после тюрьмы, они казались странно нездоровыми и какими-то неприкаянными. Томсон пытался загнать их под помпу для мытья палубы, которую качали двое ухмыляющихся матросов. Новобранцев трясло не столько от холода, сколько от страха: вероятно, никому из них прежде не доводилось мыться. Жалко было смотреть на них – напуганных предстоящим душем, зверскими понуканиями Томсона, незнакомой обстановкой.
Хорнблауэр пришел в ярость.