АртХаос. Повесть и рассказы. Евгений Евгеньевич Фоменко
за маркером.
– Конечно же, раз вы сюда попали, то не только имеете право это делать, но и обязаны, – я протянул маркер.
В этот момент я чувствовал себя по меньшей мере Мефистофелем, который предлагает Фаусту продать почку.
Девушка, до этого казавшаяся слегка заторможенной, с удивительным проворством схватила маркер.
– Володенька, а можно я первая? Можно? – защебетала она, глядя на своего спутника.
Я не стал смотреть на подробности зарождения нового творческого тандема и молча покинул место действия. Пусть теперь сами творят. Или вытворяют. Роль духовного наставника я отыграл – 6.0, 6.0, 6.0, 6.0 и 5.9. Последняя оценка для разнообразия.
В залах и коридорах было уже достаточно многолюдно, что облегчало мою задачу. Тошу Бордо я нашел именно там, где я его видел в прошлый раз. Он все так же красовался на фоне своего произведения и о чем-то с упоением рассказывал новой порции интересующихся. Он явно наслаждался звуком собственного голоса.
Я начал неспешно кружить по залу, аккуратненько поглядывая по сторонам.
Игра в ценителя современного искусства меня забавляла. Вот какая-то мазня в старинной раме – тут, конечно, нужно задержаться, постоять пару минут, покачать головой, а потом удовлетворенно цокнуть языком. У этого экспоната, который больше всего напоминает банку с огурцами, нужно обязательно перекинуться парой возвышенных фраз с другими «ценителями».
Вальяжно закурив сигарету у какой-то сине-зелёной кляксы, я не преминул вслух восхититься свежим незамутненным взглядом автора, однако, с легким разочарованием отметил некую размытость образа и слабость воплощения. Похоже, я сегодня был в ударе.
Какой-то напыщенный пузан с удивлением воскликнул:
– О Боже, вы правы! Как вам удалось так тонко прочувствовать концепт? Я бы лучше и не сказал.
Вместо ответа я лишь снисходительно улыбнулся.
А еще я с интересом наблюдал за собравшейся публикой. Буйство образов, когда каждый пытался показать во всей красе свою яркую индивидуальность, для меня постепенно сливалось в одно студенистое месиво, обильно сдобренное напускной винтажностью. От такого количества разномастных фриков начинало мутить.
Но я держался. Держался изо всех сил. Да моей стойкости позавидовал бы «зашитый» алкоголик, по ошибке запертый на ночь в винно-водочном магазине. Хотя, по правде сказать, Штирлиц был близок к провалу, когда я случайно подслушал, как две девочки обсуждали глубочайший смысл в висящем на стене огнетушителе, который из-за высверленных в нем дрелью дырок напоминал собой разновидность решета. Эти юные создания чуть было не сломали мой бедный мозг своими размышлениями вслух. Они в этом огнетушителе узрели одновременно фаллический символ, модель вселенной, трагедию маленького человека и еще черт знает что.
Сразу вспомнился бородатый анекдот про занавески. Вот написано в книжке, что занавески были синими. А о чем говорит литературный критик? А он говорит о том, синие занавески отражают безмерную депрессию автора и отсутствие желания бороться дальше. А автор? Что он хотел этим сказать?