Москва и Россия в эпоху Петра I. Михаил Вострышев
чует, властей не признает… Вот что страшно!.. А как престол-то к ребенку малому перейдет, либо к царевичу Ивану, малоумному и скорбному главою…
– Всего худого ждать можно… Вон уж в стрелецких слободах заворошились: благим матом ревут, саженные челобитные на свое начальство пишут. Небось, при Алексее Михайловиче блаженной памяти и пикнуть не смели!
– Да, коли слухам верить, сказывают, будто и на Дону не тихо, и «отцы святые» в брянских лесах пошевеливаться стали и голову подняли.
– Ох, быть бедствию, коли власть не обоснуется твердо, да на смуту руки не подымет!..
Так говорили в народе и в средних слоях населения столицы. Не менее тревожно смотрели в близкое будущее и люди той среды, которая стояла ближе к царской семье и знала все, что совершалось «на Верху».
– Семья царская великая и несогласная; все врозь смотрят, все власти хотят… И царевны-сестры попущением Божьим умнее братьев вышли, из терема рвутся… И с мачехой на ножах… Она за своего птенчика трепещет, его в цари провести норовит. А те за своего хлопочут… Промежду них и боярство-то все поделилось, волками друг на друга смотрят! Что тут будет, и кто будет нами править, пока один царевич подрастет, а другой-то ума от сестер да от теток набравшись, в разум войдет… Ох, что тут будет! Господи упаси!
И в самый-то разгар всех этих толков, сокрушений, опасений, тревог и разговоров – колокол Успенского собора заунывным звоном в необычайное время возвестил о том, что «великий государь, царь Федор Алексеевич, переселился в горняя…»
Словно по данному знаку, толпы народа со всех концов Белокаменной повалили в Кремль, к соборам и запрудили все пространство между приказами и решеткой царского дворца, за которую пропускались только люди чиновные и сановные: стольники, стряпчие, дворяне и всех чинов служилые люди, гости и выборные от гостиных и черных сотен. Бесчисленное народное множество гудело тысячами голосов, как гудит пчелиный рой перед важным решением вопроса об отлете из родного, насиженного улья… Странною противоположностью этой шумной, галдящей толпе представлялись те сословные представители, которые в глубоком, почти благоговейном молчании, с обнаженными головами стояли на дворцовых дворах за решеткой, охраняемой жильцами в их ярких кафтанах, с блестящими разукрашенными протазанами в руках. Но вот и все народное множество, в свою очередь, смолкло и затихло, завидев издали, что патриарх в полном облачении, окруженный всем своим клиром, с крестами и иконами вышел на крыльцо перед церковью Спаса за золотою решеткою…
– О новом царе объявлять вышел, – пронесся легкий, чуть слышный говор по толпе, подобный шелесту листьев от налетевшего ветерка…
– Православные! – так обратился патриарх к передним, ближе к крыльцу стоявшим рядам сословных представителей. – По кончине блаженной памяти великого государя и царя Федора Алексеевича остались наследниками ему два его брата: старший – царевич Иван Алексеевич и младший – царевич Петр. Бояре, собравшись в передней палате, об избрании сих благородных