Хрустальная сосна. Виктор Викторович Улин
работники бесполезны. Тем более, при словах о диссертации сразу подумал об Инне: ее научная работа уж точно была на благо людям. Я и о себе не сомневался, что мои инженерные знания все-таки помогают общему прогрессу. Но спорить с Володей не стал, поскольку его оппонент вызывал у меня личную неприязнь.
– Научные работники нужны, – возразил Славка. – Но тем не менее, пока экономическая система не позволяет обходиться без нашего труда, мы обязаны ездить в колхоз. Это не нами заведено. Так требует жизнь.
– Жизнь будет требовать, пока требование выполняется, – неожиданно твердым, жестким и совершенно не похожим на себя тоном ответил Аркашка. – По сути дела своей так называемой помощью мы поддерживаем существующую порочную систему. Мы вкалываем руками, а колхозники берут трактор и едут в город за водкой. Тот же ваш Степан – слинял с утра, и дел ему мало. Потому что знает: всегда найдется сознательный гражданин вроде нашего Жени, который его работу выполнит и перевыполнит. Если бы мы хоть раз забастовали и отказались сюда ехать– живо бы они у себя в деревне порядок навели. И каждый бы работал на своем месте.
Мы молчали, не зная, что ответить на в значительной мере справедливую Аркашкину речь. Мне вдруг подумалось с внезапным удивлением, что, оказывается, даже такое ничтожество может иногда говорить дельные вещи. Он хотел что-то добавить, но махнул рукой и отвернулся к окну. Точно понял, что отношение к нему уже сложилось и говорить с нами о важных проблемах бесполезно.
Там уже кончился дождь. И между туч весело проглянуло солнце.
– Эй! – весело закричал откуда-то появившийся и, кажется, уже слегка поддатый дядя Федя. – Агрегат пускаю. Пошли дальше работать!
Мы встали с сидений.
– У меня нога болит, – заявил Аркашка. – Та, которую я вилами ударил. Не могу больше сегодня стоять. Ступать больно.
Володя взглянул на него с матерным выражением лица, но промолчал.
Остаток смены мы работали втроем.
10
После ужина Славка и Володя потащили девчонок на луг играть в волейбол. Мне не хотелось бегать по мокрой от дневного дождя траве – да и вообще, честно говоря, вовсе не хотелось двигаться, – и я присел с гитарой у пустого кострища.
Приятно, конечно, играть и петь, когда тебя слушают. А особенно если слушают внимательно, заказывают, подпевают и просят повторять. Но когда не слышит вообще никто – тоже неплохо.
И вообще, честно говоря, игра для самого себя всегда служила мне одним из самых больших удовольствий. Ведь это было здорово – остаться наедине с инструментом, когда пальцы начинали работать сами по себе. Когда, думая о чем-то постороннем, я принимался выводить какую-нибудь известную мелодию, а она, разрастаясь, постепенно превращалась в нечто новое, не слыханное мною и неповторимое в других условиях. Мне казалось, что гитара жила своей жизнью в моих руках, а сами руки становились ее частью… Я наслаждался летевшими из-под пальцев звуками и ощущением подвластности инструмента. И одновременно удивлялся, как это удавалось; ведь я никогда не учился игре специально,