Солнце слепых. Виорэль Михайлович Ломов
ничего. Она порекомендовала мне обратиться к вам.
– Порекомендовала? Ладно, подождите минутку, – смилостивилась женщина и, окунув окуньков в воду, дочистила их.
– Так, значит, к нам, – женщина вытерла руки о передник и взяла документы Дерейкина. – На самоходку? Дерейкин, значит, Федор… Вот тебе, бабушка, и ваша мать! Дерейкин? Ты, что ли, Федька? Вот не узнала бы никогда! Где лицо так обжег? Меня-то не забыл? – женщина подбоченилась, вздернула кверху носик.
Дерейкин узнал страшную хохотушку Лиду, даже не из прошлой, а позапрошлой, бог знает какой, институтской еще жизни. Ко лбу ее прилипли рыбьи чешуйки.
– Лида!
– Узнал, сволочь! – Лида топнула ножкой и крутнулась на месте. – А я все та же, оторви да брось!
– Да вижу, что та же. Ты-то та же, я вот гаже.
– Пошли в помещение, записать надо и печать поставить.
– Мать не попрет?
– Не попрет. У нее там другая комната.
– У, так у тебя тут апартамент!
– А как же! Госслужба! Женат, Федя? Жена-ат… И дети есть? Е-есть… Сыночка Коля. Давно женат?
– Второй год.
– Когда ребеночка-то успел наклепать? Приемный, что ли?
– Родной.
– Рассказывай! Ты тогда не его делал. Ты тогда другим занят был.
– Лида, мне не хотелось бы омрачать радость нашей встречи грубостью.
– О, извините, извините! Покорнейше приносим извинения. Блока по-прежнему читаете или уже без него?
– Пока с ним.
– Похвально, похвально… Поматросили и бросили, поматросили и бросили… Вот вам, Федор Иванович, документики. Пойдете теперь вон туда, все время прямо, налево не надо. Там вас определят, куда надо. А со мною все, конец – делу венец!
– Зря ты так, Лида, зря.
– Ладно, ступай. Плохо будет, заглядывай. Глядишь, по старой памяти и не прогоню.
– Лоб оботри.
Отойдя шагов на двадцать, Федор оглянулся. Лида смотрела ему вслед, а из приоткрытой двери вагончика выглядывала старуха. Федор помахал им рукой. Его вдруг пронзила мысль, что он придет еще сюда. Ему даже на мгновение показалось, что это он в будущем и идет мимо черных дымящихся куч по пояс в бурьяне.
Вечером Федор сказал Кате, что на новой работе встретил довоенную знакомую. Вместе учились, почему-то сказал он. Лидка, кажется, нигде не училась, а провертелась всю молодость на танцульках, как стрекоза.
– Старые знакомые на новой работе – это хорошо, – сказала Катя. – Это хорошая примета.
Хорошая примета оказалась плохой.
Сперва умер Коля. Врачи предупреждали, что он долго не протянет, что ему надо беречься, но что это произойдет так скоро – не думал никто. Коля играл в футбол с ребятами, и мяч со страшной силой ударил его по затылку. Прошлая травма дала себя знать. Недели три Коля пролежал в больнице, потом несколько раз терял сознание, приходил в себя, а последний раз как потерял его, так и не вернулся из небытия. На Кате лица не было. На похороны пришел дирижер и, не глядя на Катю, протянул ей холодную руку. Катя не почувствовала ее. Дирижер поцеловал мальчика в лоб и, сгорбившись, вышел из