Зершторен. Александр Александрович Заборских
ребёнок может увидеть тебя в таком виде. Теперь-то от него это не скрыть… Хотя, конечно, находятся и такие, кто решается забеременеть и родить, а потом честно воспитывают своё чадо, понятное дело, бросив сниматься. И я их нисколько не осуждаю. Моя работа как-то выедает этот порок – осуждение ближних…
В перерыве, когда мы пошли с моим другом в туалет, оставив писателя переваривать всё то, что он уже увидел и услышал, ополаскивая руки и глядя на моего друга-порнографа в зеркало, я спрашиваю его, какого чёрта он сегодня такой общительный? Ведь писатели здесь не впервые.
А он отвечает, что писатели, может, и не впервые, но впервые писатель, который не пялится, пуская слюни, на голую актрису и не пытается как можно внимательней рассмотреть её промежность, а смотрит, хоть и с интересом, но и с мыслью о том, как можно этот фрагмент чужого сношения обыграть у себя в книге. Вот и отличие, говорит он, закрывая кран и вытирая руки бумажным полотенцем. Хотя меня он нисколько не убедил.
– Я же поглядывал на него, пока играла музыка и шла сцена.
Сначала, продолжает он, мне просто хотелось поговорить, вот я и начал. А потом уже как-то вошёл в раж, увидев его (писателя) интерес. Вот и всё (пожал он плечами).
– Вот поэтому мне и хотелось сказать что-то умное. Я давно подумывал кому-нибудь выдать свои соображения по поводу всего того, чем я занимаюсь. К тому же сейчас есть шанс, что часть моих мыслей может появиться в, быть может, достойной книге. Разве это плохо? – говорит он мне, в то время как мы выходим из уборной.
Когда начинают снимать очередную сцену, мой друг, сидя с нами – мной и писателем – на диване, говорит, что лучший способ разрекламировать книгу – это написать на обложке 18+, а лучше, 21+; затем растрезвонить по телеку, что книга эта якобы запрещена Ватиканом, православием, исламом и прочими конфессиями из-за, как будто бы, чрезвычайного растлительного и крамольного характера. И вот тогда-то будет повальный ажиотаж. Многим придуркам захочется узнать, какие же извращения и разоблачения там описаны, что повлекли такие запреты? В этом и весь секрет. У людей нездоровый интерес ко всему скрытому, мерзопакостному и отвратному. Но что самое занимательное: постмодернизм и зиждется на этой аморальности. Хотя, если честно, любой натурализм и любая правда – порочны по определению, потому что так или иначе имеют отношение к человеку.
А так как постмодернизм и гонзо-китч, зубастый экзистенциализм, – практически неотделимы друг от друга, то и неудивительно, что современное искусство считают безнравственным и постыдным, ведь все мы в глубине души – аморальные твари.
Мой друг занимает своё место на складном стульчике рядом с одним из операторов, а я спрашиваю у писателя, каковы его впечатления от экскурсии?
Пока парень-актёр водит своим языком по увлажнившимся нежно-малиновым складкам влагалища девушки-актрисы, а та томно постанывает, писатель отвечает, что очень интересно быть участником того, что было для тебя на протяжении