Родина против бесов. Андрей Николаевич Савельев
что они похожи на попытку командующего бросить свой штаб и бежать на солдатский митинг. Собрание новой организации – открытое действие раскольников, которые от слов перешли к делам. Я лично в такой организации никогда участвовать не буду и другим не советую.
Мое выступление Глазьев попытался обратить в шутку: «Андрей Николаевич эмоциональный человек – может и по уху дать». А потом снова о своем: что нам нужно движение, собирающее сторонников. Но ведь в его движение вместо сторонников блока собираются сторонники лично Глазьева! Сергей Юрьевич уже не видел логических противоречий в своих речах. Бес закрыл ему способность мыслить рационально. Вероятно, он стремится к тому, чтобы Рогозин сам ушел, оставив площадку, отвоеванную на выборах.
Павлов в свойственной ему эмоциональной речи высказал верную мысль: нас разделяет разное отношение к президенту, и эти позиции не могут быть умиротворены. Правда, потом эта мысль всеми была забыта. (Если бы Глазьев спрятал свои амбиции и занялся делом – фракцией и партийным строительством, нас бы никто не делил.) Глотов тоже был обижен словами Рогозина «Кот из дома – мыши в пляс». Он кипел: «Мы не мыши!» И тут же обозвал Рогозина «лоснящимся котом». И после этого потребовал извинений, не собираясь приносить свои.
В результате решили прекратить публичную полемику, а рабочей группе определиться с публичной оценкой созданной Глазьевым организации и попытаться согласовать дальнейшие действия. Измотанные дискуссией члены ВС включили в группу самого Глазьева, Шишкарева, Глотова и меня. Наверное, чтобы мы передрались. Лучше уж было принять бабуринскую сверхмягкую формулировку: «Выразить сожаление по поводу…». Когда через несколько дней группа провела заседание, Глазьев не сопротивлялся нашим с предложениям, а лишь выражал некоторые сомнения и принимал к сведению. Мы отказались обсуждать устав и предложили менять организационно-правовую форму, позволяя формировать организацию как движение с включением юридических лиц, прежде всего – блоковых партий. Разумеется, следовало менять название и вводить институт сопредседателей. Глазьев все записал. Но получилось, что это просто напускное миролюбие. Раскол проявился в новых публикациях в прессе. Жанр избирательной кампании диктовал правило: не жалеть ни своих, ни чужих.
Когда мы ехали с Бабуриным с ВС, я сказал, что уже никогда не поверю в чистоту помыслов Глазьева. Сергей Николаевич согласился с моей позицией. Последующие шаги Глазьева показали, что ему нельзя было доверять. Он не собирался подчиняться ВС, а просто тянул время, демонстрируя готовность к сотрудничеству. Прошло немногим более года, и по поводу Бабурина можно было уверенно сказать то же самое: я уже никогда не поверю в чистоту его помыслов.
Вопреки решению Высшего Совета о прекращении полемики в прессе, сразу после заседания, Глазьев, выйдя к журналистам, сказал, что будет развивать и укреплять свою организацию. Это было прямым продолжением полемики и расходилось по смыслу