Родина против бесов. Андрей Николаевич Савельев
идеи и русский национализм. Тем самым его участие в таких организациях, как Конгресс русских общин и Союз православных граждан, выглядело нелепо. Получалось, что проблема глазьевского фрагмента блока не в Гельмане, а в самом Глазьеве – в его мировоззрении и амбициях. Глазьев хотел быть «левым», а потому поначалу ко двору пришелся «троцкист» Гельман. Последний понимал «левизну» скорее в игровом, постмодернистском ключе, в виде этакого политического «стеба». Но это ему прощалось. Не прощен был Гельман за другое – за вторжение в сферу идеологии, где Глазьев считал себя непререкаемым авторитетом. Этот конфликт послужил на пользу «Родине». «Левый» фланг в штабе блока раскололся.
Еще один фактор, подрывавший перспективы блока, – попытка имитировать широкую коалицию, составив ее из малоизвестных и малосильных партий. Разбавление избирательного списка, стеснение себя коалиционными соглашениями и уступками союзникам, разношерстность и амбициозность лидеров микропартий – все это страшно мешало. Мелкие лидеры получили высокооплачиваемые посты в штабе блока и активно мешали работать, выдвигая собственные инициативы. Ставка на мелкопартийность вылилась в скандал, затеянный известным философским путаником Дугиным, обвинившим блок «Родина» в шовинизме. Его мало кто заметил. Но только потому что скандалы затерялись в хаосе безмерно расточительной деятельности штаба избирательной кампании.
С Александром Гельевичем Дугиным я познакомился буквально за несколько дней до того, как он счел возможным высказаться по мою душу в интервью какому-то информагентству. До того я читал некоторые дугинские книги и статьи, среди которых более ранние мне показались в определенной степени новаторскими – Дугин первым начал пересказывать некоторых европейских философов. Правда, оказалось, что это вольный пересказ. Когда эти философы были переведены на русский язык, а их книги появились в магазинах, писания Дугина и его пересказы мне стали неинтересны, поскольку превратно трактовали первоисточники. Кроме того, его более поздние интерпретации евразийства перешли рамки творческого поиска и превратились в чванливую фанаберию и самозванство. Все это уже было не новаторство, а наглость, которая в ряде случаев переходила в русофобию.
Самолюбование привело Дугина к тяжким страданиям, если задето его самолюбие. А раз оно задето, то дурь выражается в мстительности. В иных людях странно сочетается ум и глупость. В одних аспектах жизни человек проявляет способность к глубокомыслию, демонстрирует неординарность и интеллектуальные достоинства. В других же аспектах он оказывается настолько глуп, что свою некомпетентность, свои завиральные идеи не только не считает возможным скрывать, но смело выносит их на публику и получает репутацию дурака. Личный бес оглупляет исходно вполне умного и даже талантливого человека.
Мы были представлены друг другу у кабинета Дмитрия Рогозина, где Дугин ждал аудиенции, что само