Элохим. Эл М Коронон
деле. Всем во Дворце было известно, насколько царь щепетилен во всем, что касалось его дочек.
– Хорошо. В три дня поставь туда нового евнуха. Но сначала приведи его ко мне.
– У меня остался только один свободный евнух после вашей последней женитьбы.
– Приведи его ко мне. Как его зовут?
– Мумбо.
– Что еще за Мумбо, чумазый.
– Абиссинский раб, Ваше Величество, которого Вы повелели кастрировать перед отъездом в Цезарею. Рана у него почти зажила.
– У тебя что на плечах? Голова или горшок с г*вном? А!? Отвечай, идиот! Я этому Мумбу отрезал хрен из-за Соломпсио, а теперь приставлю к ней же в дом? Долбо*б!
От злости Ирод не заметил, как проговорился о Соломпсио. Черный Евнух почернел еще больше и робко сказал:
– Ваше Величество, но за три дня я не найду нового евнуха. На оскопление и заживание раны уйдет не меньше месяца.
– Пусть будет так. Теперь послушай внимательно. Выбери самого уродливого раба. Только ни в коем случае не черного. Понял?
– Да, Ваше Величество.
– Девственника. Понятно? Передай его сегодня же людям Ахиабуса. Пусть его хорошенько пытают до утра. Они сами придумают за что. Но чтобы ему обязательно отрезали уши, нос и губы. Но не язык. Язык мне нужен. Глаза тоже. Не забудь, нельзя трогать глаза и язык. Не забудешь?
– Нет, не забуду Ваше Величество.
– А завтра утром забери его обратно. Скажи, я решил даровать ему жизнь. И сразу же передай на оскопление. Ты все понял?
– Все, Ваше Величество.
– Ничего не перепутаешь?
– Нет, Ваше Величество.
– Тогда, ступай. И, покамест, сам перебирайся в дом Мариамме.
– Слушаюсь, Ваше Величество.
– Ступай тогда. И скажи Николаю пусть зайдет. Только предупреди, ненадолго.
В дверях появилось сначала красное, как арбуз, лицо Николая. Острым взглядом он словно оценивал душевное состояние царя прежде, чем войти.
– Не принюхивайся. Скажу сам. Не в духе. Так что, либо быстро войди, либо закрой дверь за собой с той стороны.
Николай быстро вошел. Ростом он превосходил даже царя, но был худой как жердь.
– Ну, раз отважился, иди ближе. Садись вот на тот стул.
Ирод рукой указал на одинокий стул перед креслом, в котором сам, развалившись, полулежал. Николай юрко прошмыгнул к стулу и уселся, держа ноги вместе как женщина.
– Не тяни! Говори! Что тебе надо от меня, «моя пишущая левая рука»? Надеюсь еще не извелся пером.
Николай страшно боялся царя. Оттого всякий раз при встрече сначала терялся. Начинал говорить, слегка заикаясь. Затем, откуда-то приходила смелость. Речь постепенно приобретала гладкость и доходила до витиеватости. При этом Ирод тщетно напрягал свои умственные способности, чтобы уследить за ходом его мыслей. Но сдавался быстро, глядя на Николая, как баран на новые ворота, а потом, недоуменно обращался к собеседникам: «Я никак не пойму, что же хотел сказать этот Николай». В ответ Николай молча и многозначительно улыбался, и уже дальше позволял