Марсиане (сборник). Ким Стэнли Робинсон
она вообще чего только не любит!
Они рассмеялись.
– А у тебя как?
– О-о, – отозвалась Майя, почувствовав, как внутри у нее все упало. А потом выложила все как на духу – так, как не рассказывала никому другому. Об Олеге, его жалкой привязанности, благородных страданиях, о том, как ненавидела его, как не могла заставить его уйти.
Вокруг разливался закат, и тянулось их молчание.
– Звучит как-то не очень, – подытожил он.
– Да. Не знаю, что и делать.
– А как по мне, ты знаешь, что делать, но не делаешь.
– Ну-у, – протянула она, не решаясь произнести вслух то, что надо.
– Видишь ли, – сказал он, – если что и важно, то это любовь. И ты добиваешься ее, чего бы это ни стоило. А от жалости толку нет. Она только все портит.
– Ложная любовь.
– Нет, не ложная, это как бы замена любви. Или когда… я имею в виду, любовь и жалость случаются вместе, это, пожалуй, уже сострадание. Что-то вроде как у Хироко, и нам это нужно. Но жалость без любви или вместо любви – это уже чертовски грустно. Я это сам испытал, я знаю.
Когда опустилась темнота и в черном небе засверкали звезды, он обнял ее и чмокнул в щеку, собираясь уже выйти, но она схватила его и они занялись любовью так страстно, что ей самой в это не верилось. Казалось, будто она очнулась от многолетнего сна. Прежде чем вновь предаться своему одиночеству, она смеялась, кричала и стонала, испытывая оргазм. Заходилась в ритмичных криках свободы.
– Заходи в любое время, – пошутила она, когда он, наконец, собрался уходить. Они рассмеялись, и он вышел, больше не оглядываясь.
Она медленно поехала назад в Лоу-Пойнт. На душе у нее было тепло. Она повидалась с Койотом, своим безбилетником. Своим другом.
Той ночью и во многие последующие она сидела в маленькой гостиной с Олегом, зная, что вскоре его бросит. Они съедали свой ужин, а затем она садилась на пол, по привычке прислоняясь спиной к стене, и они смотрели новости по «Мангалавиду», потягивая узо [14] или коньяк. Ее переполняли сильные, но смутные чувства – все-таки это была ее жизнь: вечера с Олегом, одинаковые неделя за неделей, год за годом, но вскоре этому предстояло закончиться навсегда. Их отношения разладились, хотя сам он не был плохим человеком и им когда-то было хорошо друг с другом – уже почти пять лет, целая жизнь вместе. Но скоро это должно было закончиться. И она чувствовала печаль за Олега и за себя – просто за эту потерю времени, за крушение одной жизни вслед за другой. А что, сам Андерхилл уже исчез навсегда! Хоть в это и было трудно поверить. Сидя теперь в этом маленьком мирке, что они построили себе с Олегом и вот-вот собирались разрушить, она ощущала такую боль, какой не чувствовала никогда. Даже если она не бросит его, все разрушится и так – ведь больше никогда не будет вечеров, когда она не ощутит этой меланхолии, этой ностальгии по ускользающему настоящему.
Многие годы спустя она помнила это болезненное время очень отчетливо, будто в каком-то смысле покинула свое тело и наблюдала за собой со стороны. Даже удивительно, насколько значительными могли быть иногда такие
Национальный греческий крепкий спиртной напиток.