Красивые мамы дочек не любят. Вера Колочкова
щечку. А раньше он и не знал, что счастье бывает таким. Когда просто можно смотреть, как женщина гладит твою рубашку, как солнечный луч падает на ее светлые волосы, и знаешь, что можно позвать, и она оглянется и обязательно улыбнется, и засияет глазами в обрамлении белесых ресниц… Наверное, это как-то по-женски некрасиво, когда ресницы совсем белые? Ерунда какая. Ему вот ужасно нравится!
Господи, за что ж ему такое счастье? Кто он вообще такой? Сонин муж? Отец троих детей? Измотанный работяга-извозчик, насквозь пропахший бензином? Оно, это счастье, свалилось как-то сразу, неожиданно и бурно, как снежная лавина, которая снесла на своем пути и привычно-тягостное чувство долга, и ощущение собственной никчемности, незначительности, убогости. Он давно уже убедил себя, что его личное, Игорево счастье и в самом деле заключается в том, чтобы материально обеспечивать комфортное Сонино одиночество, приносить себя в жертву, работать, чтобы дать душевный покой своей необыкновенно хрупкой, красивой, умной, тонкой, ранимой жене.
Игорь и сам не смог бы объяснить, что произошло с ним в тот вечер, когда он развозил по домам поздним вечером Мишкиных подружек, и почему сидел до утра в машине вместе с этой белобрысой, полной, румяной девчонкой и не мог оторваться от нее. Они без конца говорили, перебивая друг друга, и все время целовались, и его трясло от какой-то счастливой лихорадки, как будто его долго держали в темном затхлом подвале и наконец вывели на яркий солнечный свет. Потом он медленно ехал домой, но так и не доехал. Понял, что не сможет. Тот, прежний Игорь, кончился внезапно, за одну ночь, раз и навсегда. Вместе с ощущением счастливой лихорадки пришел и бурный протест, он просто не смог бы заставить себя вернуться в прежнюю жизнь, да и не хотел он заставлять себя. Так и не доехав до дома, Игорь решительно развернулся, лихо подрулил к Элиной общаге, прошел через вахту, нашел ее комнату, ворвался без стука, насмерть перепугав девчонок и саму Элю. В институт в этот день она так и не пошла, а к вечеру они уже сняли эту квартиру, сложив вместе все имеющиеся у них денежные запасы и заплатив за три месяца вперед. И начали новую жизнь.
Господи, какое это счастье – просто жить! Счастье – это когда женщина старательно делает что-то для тебя, и можно сейчас, ну вот еще через секунду ее окликнуть, и она обернется, и внутри у него все оборвется, а сам он непременно расплавится в апрельских солнечных лучах от ее ответной направленной на него радости.
Вспомнилось, как Соня раз в месяц героически посвящала целый день стирке его рубашек, потом с брезгливым отстраненным лицом героически их гладила, и он искренне верил, что она совершает подвиг, и был виноват и благодарен, благодарен и виноват… Нет, он больше не будет об этом помнить! Он будет жить и жить, как получится, сколько получится, и ни один день своей жизни никому, кроме Эли, больше не отдаст!
Но забывать не получалось. В душе росло и крепло раздражение даже не на Соню, а на самого себя. Как он мог так бездарно распорядиться своей жизнью? В конце концов, он же человек, а не просто каменная стена… Или как там она еще его