Красивые мамы дочек не любят. Вера Колочкова
одеваться, говорить, есть, пить кофе, курить сигарету… Сама же Надя к своим сорока пяти превратилась в толстую тетку-повариху с сильными руками и большим круглым брюхом, огрубела лицом и душой, работала с утра и до позднего вечера, чтоб хоть как-то прокормить себя и дочку.
Соня, в свою очередь, довольно благосклонно принимала Надино восхищение, но дарила ей свою дружбу маленькими порциями, как говорится, «в охотку», а чаще всего откровенно ею пренебрегая. Однако, несмотря на маленькие порции и пренебрежение, как-то так само собой получилось, что Машка основную часть времени проводила в Надином доме, была всегда накормлена, умыта и обихожена. Иногда Надя покупала им с Лизкой одинаковые платьица или костюмчики, и это тоже воспринималось как само собой разумеющееся, без бурного проявления Сониной благодарности, как привычное продолжение их странной дружбы.
– Слушай, Надь… А ты мне дашь денег взаймы? – спросила Соня, следя за Надиными лихорадочными перемещениями по кухне.
– Дам, конечно. А сколько?
Соня задумалась. А правда, сколько? От чего отталкиваться-то? Откуда она знает, сколько надо ждать возвращения Игоря? Или… Когда Мишка начнет работать, например?
– Я и сама не знаю, Надь… Не могу сообразить. От меня же Игорь ушел…
Впервые вслух произнеся эту фразу, Соня вдруг поверила в ее реальность. В одну секунду поверила, что случившееся действительно имеет место быть и происходит именно с ней, Соней. Сегодня, здесь, сейчас. Горло мгновенно перекрыла жесткая слезная волна, которая, не спрашивая разрешения, тут же прорвалась наружу, исказив до неузнаваемости ровное выспавшееся лицо. Она плакала и не могла остановиться, вытирая мокрые и горячие щеки дрожащими пальцами, изо всех сил стараясь успокоиться, и от этого только еще больше захлебываясь в следующей волне слез. Надя поначалу застыла над ней соляным столбом, видимо, пытаясь как-то переварить Сонину новость, потом бросилась успокаивать, заговорила что-то быстрое про «сволочей» и «козлов», и еще что-то про «кобелей, которые все такие». Наверное, то говорила, что и всегда говорят в подобных случаях. Соня и не вслушивалась, но вдруг каким-то особым чутьем уловила в Надином голосе незнакомые нотки, странные такие, чужие, ей несвойственные. Это было похоже на прорывающуюся сквозь сочувствие радость, которая на женском языке называется «ну, слава богу, не одна я такая»… Неуловимая вроде радость, но явно, явно присутствующая!
Тут же и очередная слезная волна, словно испугавшись, откатила назад. Соня горделиво распрямила спину, посмотрела прямо в Надины глаза. Так и есть. Она не ошиблась. Впервые Надя смотрела на нее без должного восхищения. Смотрела по-бабьи снисходительно, как на равную. Ей, Наде, равную! Будто Соня была такой же – неуклюжей толстопузой теткой-поварихой.
Ей вдруг стало совсем нехорошо. «Не хватает только бутылки водки на столе и пьяных откровений двух несчастных женщин», – подумала она, раздражаясь и злясь на себя. Быстро поднявшись из-за