Посолонь или Мой опыт месяцеслова. Владимир Игоревич Морозов
и не разваривается, а посеянный при западном и юго-западном ветре бывает мягок, на нем скоро появляются черви, он сильно зарастает сорными травами. Потому сей горох при восточном ветре, тогда он уродится на славу».
Но даже «правильно» посеянный горох не удастся без особого посыльного слова. При посеве приговаривали, например: «Сею, сею горох, / Рассеваю горох! / Уродися, горох, / В огороде не плох! / И крупён, и бел – / На потеху всем, / И сам тридесят – / Для малых ребят»! Или: «Тох-тох-торорох, / Зародися, горох! / На каждом месте – / Пудов по двести, / На каждом кусточке – / Всем по мешочку». А то и просто: «Сею, сею горох! / Уродится не плох, / Бел и хорош – / Крупён и пригож»!
10 мая день апостола и священномученика Симеона, сродника Господня – сына младшего брата Иосифа. В народе – Семён Ранопашец. Известное дело, святой Боже пахать не поможет, потому не ленись с плужком – будешь с пирожком. Да только ранняя пахота – дело рисковое. Рекомендуют Месяцесловы: пахать пора, когда гром гремит, лес в листву одевается, жаворонок поёт, а лягушки в лужах квакать начинают.
Гроза погремела, попугала и покатила дальше на запад. Остатки туч уплывали следом, открыв солнце. Косые нити дождя в его лучах казались стеклянным занавесом и едва рябили поверхность свеженалитых луж на дороге. Капли были волшебными ключами для истомившейся земли и, там, где падала каждая из них, отворялась земная теснина, и на свет появлялся зелёный росток. И если перед грозой луг был рыжевато-серым, с полосами зимней грязи, то солнце, выглянув в разрывах туч, увидело его совершенно зелёным.
В дальнем конце луговины, у самого леса, перед стайкой серых невзрачных осинок, фейерверком вспыхнул вдруг радужный столб. Вскинулся над тёмным ельником и затерялся в пелене уходящего дождя. Гроза ещё ворочала лиловой стынью туч, ещё совсем недалеко, прямо подле радуги, воркотал гром и шугали зверьё молнии. И, очевидно, благодаря этой материнской близости, радуга жила.
Я стоял под шатром еловых ветвей и наблюдал, как от каждого близкого высверка радужная дуга вздрагивала, словно бы вздыхая в испуге. Полосы её тогда расширялись на миг, плавно перетекая одна в другую, словно на экране телевизора. Молнии полосовали небо одна за другой и радуга, повинуясь, беспрерывно дышала, преливаясь и пульсируя. Тут бы надо было идти мне к этим осинкам, да и рыть там землю, ведь, как уверяют знающие люди, радуга-дуга всегда упирается своими концами в зарытые когда-то сокровища. Да не пошёл. Не мной оставлено, не мне и брать. Так и стоял, дымил сигареткой, наблюдая, как расправляются новорожденные травинки.
Дальше уползала гроза, глуше ворчал гром, реже всплескивали молнии. Бледнели и краски радуги, пока, наконец, совсем не погасли. И лишь осинки в конце луговины долго ещё светились красновато-жёлтым мягким светом.
Кстати, о лягушках. По поверьям русских крестьян, лягушки – это бывшие люди, затопленные всемирным потопом. У них, как и у людей, по пяти пальцев на руках и ногах – четыре долгих и один коротенький. Придёт время, и они