Преображение. Владимир Гурвич
мог пожать плечами.
– Приедем, увидим, что там творится. Чего сейчас бесполезно гадать.
– Не привык я ничего делать с закрытыми глазами. У меня такое чувство, что зря мы с тобой все это затеяли.
– Ты предлагаешь, повернуть назад?
– Ну уж нет, я никогда этого не делаю. У меня такая натура – все доводить до конца. Даже когда знаю, что этого делать не следует.
– А я наоборот, ничего не довожу до конца. Все бросаю на полпути.
– Поверь моему опыту, в жизни так нельзя. Я много видел таких людей. Они здорово начинали, получали большие бабки. А потом все у них загибалось. А вот я всегда считал, что лучше уж коня загнать, чем остановиться и не доскакать до конца.
Я закрыл глаза. Я вдруг подумал, что меня и Жоржа разделяет целая пропасть. Я всегда жил, лишь слегка прикасаясь к тому, чем занимался. Любая трудность отпугивала меня от дела, как волков лай собак от стада таких аппетитных овец. Но сейчас меня больше занимал тот удивительный факт, что несмотря на глубокое различие между нами, мы оба по сути дела пришли к одному и тому же жизненному итогу. Неужели все дороги мира ведут человека к потери им смысла жизни. Но в таком случае эта болезнь неизлечима, рано или поздно она овладевает любым, кто способен хотя бы немного думать и чувствовать.
Я ничего не стал говорить моему случайному попутчику, не исключено, что с с его практическим умом он рано или поздно придет к тем же заключениям. А пока пусть надеется на лучшее. По крайней мере так гораздо легче жить. В конце концов у человека нет ничего, кроме иллюзий. Иллюзия, как фаянсовые чашки, разбиваются. Но тому, кто умеет бережно относиться к посуде, удается их сохранить до конца своих дней. И все же, если верить теории реинкарнации, – а я свято верил в нее – рано или поздно его все равно настигнет эта кара, которая подстерегает каждого по сути дела за то, что он имел наглость появиться на свет.
Оставшуюся часть пути мы почти не разговаривали. Жорж был полностью поглощен управлением машиной на трудной дороге и ему было не до меня. Мною же вновь завладело беспросветное отчаяние, так как во мне крепла уверенность, что я совершил это далекое путешествие напрасно.
Лагерь произвел на меня неприятное впечатление еще до того, как перед нами открылись его врата. Первое, что я увидел, был высокий забор, который мгновенно вызвал у меня ассоциацию с зоной, которая усилилась еще и тем, что при входе нас встретила вооруженная охрана.
Над воротами висела большая вывеска с выведенной на ней надписью «Центр духовного «Возрождения». Я посмотрел на Жоржа и увидел, что он тоже смущен открывшейся его взору картиной.
К нам подошел охранник – молодой парень в синий форме, лицо которого очень мало ассоциировалось с духовностью. Бесцеремонно осмотрев нас, он спросил, зачем мы приехали?
– Слушай, друг, – резко произнес Жорж, – мы приехали сюда черт знает из какой дали. Давай веди нас к начальству. И поскорее.
Но на охранника ни слова Жоржа, ни его тон не произвели никакого впечатления.
– Я должен вас обыскать. Выходите из машины.