Тихая Химера. Улитка. Очень маленькое созвездие – 2. Ольга Апреликова
что, но у Юма в двух местах был перебит позвоночник, и он месяц был в коме и очнулся как будто младенцем. Ни говорить, ни ходить не умел. Он сам не помнит, что случилось. Кааш его лечил, лечил… Вот, вылечил опять. Но Юмке все равно тяжело. Он не все помнит, но, большие говорят, это к счастью… И что был бы он прежним, с ним бы только при помощи симбионтов разговаривать можно было. Но он, хоть и инвалид, по-прежнему может все. Понимаешь? Все.
– Только он от этого «всего» болеет, – буркнул Тёмка. – Он вспоминает что-то, я замечаю, что он становится… Все беспросветней… И ничего не хочет. Мог бы все, не мучился бы так, да и себя бы вылечил. Но он же сам себя ненавидит. Кто ему внушил, что он гад какой-то и перед всеми вами смертно в чем-то виноват?
Ангел остановился. Зачем-то потрогал стену. Потом поднял глаза:
– Да он сам, наверное. Эта страшная причина… Ладно, я скажу тебе. Он… Видишь, он какой, такому просто так на свет не появиться. И… Мама умерла, чтобы он родился.
Темка задумался. Пожал плечами:
– В этом он уж точно не виноват. Значит, ему это внушили. Всю эту вину. Всю эту причину. Зачем?
– Нет, – в смятении Ангел потряс головой. – Нет!! Ние говорит, что так он пытается взять на себя всю-всю ответственность…
– Да понятно, – перебил Темка. – Он вас, и особенно Сташа, в чем угодно оправдает. Но… Сташ – Дракон, Дракончик Юмка мог родиться только от него, так?
– Конечно. Только по отцовской линии передается…
– Тогда почему Дракон взял в жены фею? Он что, не знал, что такой ребенок ее убьет? Ярун – отец Сташа, а где его мать? Она тоже умерла, чтоб он родился?
Утром Ангел улетел, и они остались одни в сумрачном дворце. Юм, как поднялся, так и молчал, ходил по комнатам, не удаляясь, однако, далеко от Тёмки и то и дело на минуту, на три бесшумно возвращаясь к нему. Он отыскал в вещах свой странный браслетик с черным камнем, надел на руку, а другой ладошкой все время за него держался – так и ходил, сцепив руки. Бледный, вялый. Опять надел на себя несколько слоев одежды, смотрел на вещи и мрачное убранство вокруг широко распахнутыми глазами, и Тёмка не мог понять, страх он испытывает или любопытство. Еще Юм зачем-то вдруг трогал одним пальчиком то раму у картины, то узор на стене, то резной край стола, может, ему все-таки нравились эти красивые вещи… Снаружи лил дождь, за которым едва просматривалось серое озеро и темный северный лес. Что-то рано здесь наступает осень.
Юм и на дождь смотрел во все глаза, а Тёмка подумал, что он, кроме своих звезд, не слишком-то много видел. Заговорить? О пустяках – стыдно, о важном – страшно. Потому он тихонько сидел над своей физикой и Юма не трогал. Но и мысли, и глаза тянулись за ним. Сдержанные повадки Юма стали понятны, да вообще весь он, от сандаликов до черной драконьей полоски, ото лба уходящей в косу, стал понятным. Даже почему Юм все время убегал и прятался от него – да просто потому, что сам привязался. Боялся дружить, потому что дружба его радовала. И понятны сиротство, и вся