Спасти СССР. Манифестация. Михаил Королюк
с силой размял ладонями лицо и вернулся в комнату.
За дверью меня встретил звонкий женский смех, серебристый, с переливами. На углу стола сидел, наклонившись к разрумянившейся Светлане Витальевне, какой-то чернявый мужчина и, энергично покачивая ногой, что-то ей жизнерадостно втирал.
– Не помешаю? – вежливо уточнил я.
Светлана Витальевна чуть слышно ойкнула. Чернявый обернулся и недоуменно заломил бровь.
– Георгий Викторович, – начала торопливо объяснять «завуч», – это по теме школьной поисковой экспедиции…
– Понятно, – прервал он и окинул меня цепким оценивающим взглядом.
Тут дверь за моей спиной распахнулась, и кто-то произнес запыхавшимся голосом:
– Товарищ Минцев, к аппарату! Москва, вторая линия…
Чернявый мгновенно посерьезнел и стремительно, точно крупная хищная рыба, проскользнул мимо меня.
– Закончилось? – уточнил я у Светланы Витальевны.
– Ага, – кивнула та, быстро разглядывая себя в извлеченном невесть откуда карманном зеркальце. Увиденным, судя по всему, осталась довольна – стрельнула сама себе глазами, чуть взбила челку и выжидающе уставилась на дверь.
Та, словно только того и дожидаясь, открылась. Светлана Витальевна чуть заметно посмурнела: вошедший был светловолос. Я узнал одного из курильщиков.
– Добрый день, Андрей, – кивнул он мне и мягко пожал руку, – садитесь. Чайком угостите? – повернулся он к девушке.
Дверь опять распахнулась и в нее, не заходя в комнату, просунулся Минцев:
– Витольд: все, я полетел докладывать. Работайте строго по планам. Светик – целую ручки, с меня – театр.
– Ловлю на слове, – довольно зарозовелась та.
Он, посерьезнев, посмотрел на нее длинным взглядом, словно запоминая покрепче, потом дверь закрылась.
– Поговорим? – повернулся ко мне Витольд.
– Светлана Витальевна сообщила мне цель беседы. Это не помешает?
Он тонко улыбнулся:
– Это я приказал так сделать. А ты уверен в себе, раз сказал об этом, верно?
– Вам, барин, виднее, – дурашливо ухмыльнулся я.
На лицо психолога наползло озабоченное выражение.
«Ну а кому сейчас легко… – подумал я без всякого сочувствия, – меня бы кто пожалел».
Тот же день, позже
Из Большого дома я вывалился часа через три – совершенно очумелый, словно все это время меня без перерыва крутило и полоскало в баке стиральной машины. Мне было уже глубоко безразлично, к каким выводам придет мозгокрут Конторы. Не будет поисковой экспедиции – и ладно… Найду другие идеи. Размышлять об этом не было ни малейших сил. Хотелось расслабиться и бездумно брести куда глаза глядят. Пусть мелкий дождик холодит разгоряченный лоб, пусть привычно хлюпает под ногами, а в голове не шелохнется ни одной мысли.
Но, оказалось, не судьба.
– Андрей? – окликнули меня, когда я спускался по гранитным ступеням Большого дома.
Я неторопливо повернулся. То был Гагарин: в кепке, кургузом плаще, с авоськой в