Стихотворения. Ян Вильям Сиверц ван Рейзема (А. И. Аргутинский-Долгорукий)

      Милый ангел,

      тень моей подружки,

      ты лежишь прозрачен и недвижим,

      перышки сладчайшие разъяты,

      горсткой пепла, пухом серебристым.

      Кто же твой доносчик и убийца?

      Аргус,

      что смотрел ты в рот воды набравши?!

      Верный ангел, друг мой ненаглядный.

      Где твой взор, хваленный мерзкий Аргус?

      Вот повержен, распластан и смят,

      милый птенчик как будто уснул,

      красных бусинок порван ряд…

      Где же друг твой, любимый Катулл?

      Десять тысяч стадий меж нас пролегли,

      десять тысяч стадий, дюн или ден,

      десять тысяч страждущих к лику Земли,

      милый птенчик канул, пал, убиен.

      Где твой верный ангел, бедный Катулл?

      Где твоя веселость, воля, жест?

      Милый птенчик канул, почил, уснул,

      волчьи стаи бродят Рима окрест…

      Клио слепая, ты плачешь навзрыд?

      Где твой Флавий Иосиф, где честный Тацит,

      где же утро твое, где туманящий день?

      Пал трепещущий птенчик, и ранен олень.

      Поминания колокол – убиен, убиен,

      окровавлено облако, порван шелковый лен.

      Глухо в городе. Подвал.

      Освешенная котельня,

      а над нею параллельно

      звездно выстужен провал.

      И печей гудящих рокот,

      и рыдающий орган…

      А слепцы давно уж в сборе,

      и заполнен крематорий.

      Что ж, идет церемониал.

      «Это странно, – я сказал, —

      я живой еще как будто».

      Но оркестрик ликовал.

      «Это просто идиотство —

      положась на благородство,

      даться в руки – и в подвал».

      И хотел уйти я быстро,

      силой вышвырнуть флейтиста

      (тот, который уповал).

      День безжалостный, постылый.

      Я воскликнул: «Что ж ты, милый?»

      Попытался, но не встал.

      Неужели так жить, появляться на свет

      на каких-то отмеренных семьдесят лет,

      а потом, покидая свою наготу,

      быть вколоченным намертво в черноту?

      Но не это ужасно. Из двух половин

      вдруг останется кто-то бесцельно, один.

      Он потянется ночью в мою теплоту…

      Но обрежутся руки о пустоту.

      Мне приснился однажды – наверное – сон.

      Там белела доска и чернел телефон,

      молоточки стучали по сфере ядра,

      и тянулись ко мне, вглубь меня провода.

      Я услышал: с орбиты сошел электрон,

      я увидел волчком