Профессия – первая леди. Антон Леонтьев
млекопитающие эры дикого, полуразвитого и переразвитого капитализма. Раньше отрывки из романов Гамаюна были во всех учебниках литературы с пятого по десятый класс, теперь их можно найти только в районной библиотеке на запыленной полке – если, конечно, их еще не сдали в макулатуру в начале девяностых, получив в обмен нескольких «Анжелик» или Чейзов.
Жена Подтягича умерла, дети занялись столь ненавистным ему бизнесом, внуки учатся за границей. Гамаюн строчит злобные пасквили в коммунистические газеты, ходит на краснознаменные митинги и перечитывает самого себя, упиваясь своим виртуозным стилем и непревзойденной гениальностью.
Мне бывает жаль Подтягича, но, когда жалостливый голосок откуда-то чуть повыше моего желудка пищит: «Прости его и будь к старику снисходительна», я вспоминаю его ухмылку и смертный приговор себе: «Ну не твое это, Фима, не твое!»
Когда Гамаюн попытался заглянуть в мой кабинет, я ловко выпихнула старика в коридор и, вручив ему мясорубку, о которой он уже успел забыть, проигнорировала его вопрос о новых замках.
Вдруг мне подумалось – а что, если и сам Подтягич не из-за сенильного любопытства вынюхивает последние новости, а заявился, чтобы… Чтобы спланировать новый налет на мой дом! И пусть ему за восемьдесят, почти всю свою жизнь он существовал в достатке и довольстве, и смерть заграбастает старче лет эдак через двадцать.
Подтягич может иметь прямое отношение к трупу в колодце! Он живет в Перелыгине уже целую вечность, он здесь старожил. И вообще, я давно задавалась вопросом, как это Гамаюн выжил в те времена, когда жертвами «чисток» стала едва ли не половина членов Союза писателей. Думается мне, старичок «стучал» на своих же коллег и конкурентов, отправляя их на верную смерть в лагеря. Подтягич начинал секретарем у известного романиста-революционера Быль-Куринного: того расстреляли, а Гамаюн не только не пострадал, но и получил индульгенцию, а вместе с ней и дачу сгинувшего шефа. Наверняка это и было первое преступление «нашего комсорга». Первое, но далеко не последнее!
– Фима, говорят, что у тебя труп нашли в подвале, – не выдержал наконец Гамаюн. Он прижал к груди мою мясорубку (потом ведь будет божиться, что отдавал, а сам оставит ее себе!), и я заметила, что для своего возраста старичок вполне крепкий.
– Не держу в подвалах трупы, – ответила я. – Я же не доктор Криппен[2].
Гамаюн явно не имел понятия, кто такой доктор Криппен, поэтому предпринял новую попытку:
– Не в подвале, я оговорился, а в чемодане на дне колодца…
– А откуда вы знаете, что в чемодане? – поинтересовалась я.
Гамаюн замешкался, явно выдумывая очередную ложь, а затем ответил:
– Так об этом все знают! Мне сказала наша почтальонша…
Ага, так я тебе и поверила! Почтальонша, конечно, особа болтливая, но она не могла знать, что труп был в чемодане. А вот милейшему классику соцреализма это известно. Откуда? Или он собственноручно укладывал в чемодан тело Татианы?
–
Английский дантист Гарви Криппен в 1910 году отравил жену, разрезал на кусочки и закопал в подвале собственного дома, а затем сбежал с любовницей в Канаду. Процесс по обвинению доктора в убийстве был одним из самых шумных начала XX века, а его имя стало нарицательным при обозначении коварного женоубийцы.