Под небом Аустерлица. Наташа Влащенко
если любят, то готовы на любые унижения. А уж если нет, то держись. «Ведь для женщины прошлого нет: разлюбила – и стал ей чужой».
Женя Маленький говорил быстро, небрежно, покачиваясь на носках, нисколько не стесняясь своего могущественного патрона. Василевич по-разному реагировал на это амикошонство. Иногда это его забавляло, иногда раздражало неимоверно. Вот и сейчас он застонал под опытными руками массажиста и быстро спросил:
– Они прилетели на самолете Горенко? А-а-а, больно! Саша, ты, б…дь, меня первый день знаешь?! Это не массаж, это испанский сапожок, е…ана!
– Валерий Олегович, переговоры будут проходить в вашем зимнем номере. Распечатка телефонных разговоров каждого за последние три дня – у вас на туалетном столике. Мое мнение простое, как штаны сталевара: я бы никому из этих людей не доверил даже ключи от собачьей будки.
– Женя, других писателей у меня для тебя нет. Бабы на вечер готовы?
– Бабы не понадобятся. Они приехали за судьбой. Нах… им бабы?
– Спасибо, мой друг. Запись с трех камер, два стенографиста, один фотограф. Муха чтоб не проскочила! Меня соединять только в случае крайней необходимости.
…В 12.00 они уже обнимались на восьмом этаже гостиницы «Хилтон» – Василевич занимал этаж полностью. Он внимательно наблюдал за гостями: всех их знал хорошо, кого больше, кого меньше.
Сережа Большой (не потому что высокий, просто дорос), Всеволод, Горенко (отечное лицо, плотно сжатые губы), щупленький брюнет (кажется, помощник Горенко), Мариненко в своем кашемире цвета чайной розы, с бритым черепом, и Очкарик.
Сережа – самый умный, и он друг.
Очкарик – опасен, слова в правде не сказал. Мигнул своим присмотреть – в туалете, в коридоре, на переговорах.
Василевич втайне считал себя физиономистом. «Это мы уже проходили», – подумал он, разглядывая прибывших. Серьезные и значительные лица старых знакомых были немножечко с перебором – так, словно группа мужчин в возрасте, собравшись в парке на скамейке, собирается разглагольствовать о Римской республике или очередной стародавней войне.
Василевич хмыкнул про себя: почти с каждым из этих людей его связывала многолетняя история бизнес-отношений, однако, сколько ни разглядывай «патрициев» (тут он не удержался и хмыкнул вслух), ни к каким особым прозрениям это не приведет. Он быстро сканировал каждого, напрягая профессиональное чутье, проверяя на странности, но не отыскал ни одной. И только вздохнул: «Господи, с кем приходится иметь дело, не на чем глазу отдохнуть».
Его давний конкурент Игорь Замойский терпеть не мог таких людей в своем окружении. Замойскому подавай хардкор, сложные партии – смесь городков, преферанса, шахмат и мордобоя. Василевич же, при всей своей нелюбви к людям простодушным и скучным, морщился от рассказов о фейерверках на яхте Замойского, плохо понимал эти публичные эскапады на тему «кока-колы выпьешь?» и слабости по отношению к журналистам – сколь продажным, столь и тупым.
Василевич любил рассказ о том, как некая журналистка в ответ на