.
это тупой толпе, только что три года подряд ходившей на таких же римлян грудь в грудь, во имя спасения Республики?
Нужен кто-то героический, харизматичный, в определенных кругах широко известный.
Но при этом дурак.
Не просто дурак, но Дурак, такой, что б все это за версту знали.
Нашелся.
Марк Антоний.
На каком-то религиозном празднике, уж не вспомню на каком, Марк Антоний трижды предлагал, протягивал Цезарю царскую диадему.
Цезарь, выдерживая небольшую паузу и слыша гневный рев толпы, эту диадему решительно отвергал.
Настолько решительно, что Антоний трижды пытался.
Прощупали, короче говоря, общественное мнение.
Это я к трогательной страсти Поклонской к царям, мощам и чудесам вспомнил.
Кстати, это уж совсем случайное совпадение, опять же вспомнилось.
Цезаря ровно через год убили.
В 44 году до н. э.
Март, Иды, Сенат.
Правда, ничем хорошим ни для Рима, ни для Парфии, ни для остальных соседей это не закончилось.
Поучительная история.
Глава 9. Мартовские иды
Его все дико раздражало в этот день.
Сначала жена с какими-то бредовыми снами с самого утра.
Женские слезы, он не видел ее 13 лет, отвык.
Потом какой-то раб, бегущий за носилками, подпрыгивающий, сующий записку и что-то пытающийся сказать.
Толпа, в глазах рябит от белого с красной каймой, просто белого, мельтешат перед лицом фасции ликторов.
Все раздражало.
Носилки опустили, он ступил на землю, оглянулся, дожидаясь Антония, копна рыжих волос на бычьей шее.
Антоний шагнул, хотел что-то сказать, но его чуть придержал пальцами за край тоги Требоний.
Обнял за плечо, увлек в сторону, прислонился спиной к колонне, что-то втолковывал.
Антоний кивал, как всегда невпопад, думая об очередной бабе из какой-нибудь лавки на рынке.
Подбородок недовольно дернулся, он на секунду задержался и шагнул в зал.
Взгляд равнодушно скользнул по напряженным лицам, они всегда были настороже, таили за улыбками страх.
На секунду задержался на одном из лиц.
Мраморном.
Бесцветные, навыкате, как в жизни, глаза Помпея всегда что-то выдергивали из памяти и из сердца.
Он вздохнул, перевел взгляд на пухлые мраморные пальцы, сжимающие свиток.
Кивнул чему-то своему и шагнул к креслу.
Боги мечут кости.
Кто-то сидит в кресле с высокой спинкой, аккуратно разгладив складки тоги.
А кто-то застыл каменным изваянием, еще здесь, но уже навсегда молчалив.
Каска что-то просил.
Он раздраженно отмахнулся, не слушая, но наглец забылся.
Навалился, схватил за тогу, сминая в руке белоснежную ткань.
Кровь бросилась в лицо от возмущения.
Брови гневно сошлись, высокий лоб разрезали морщины, глаза вспыхнули.
Что-то тускло блеснуло и обожгло предплечье.
И еще раз.
Он даже не понял, что это, липкое тепло на руке, гул голосов, прорывающийся из внезапно обрушившегося