Марийкино детство. Дина Бродская
ужасный шум. Лора кричала, что она не хочет петь, девочка в кружевном воротнике плакала и требовала обратно свою брошку, потому что воротник висел у нее на плече и ей было очень неудобно. Только Гога весело скакал на одной ноге вокруг рояля. А Марийка спряталась опять за пальму.
«Не пойду, – думала она. – Я же не умею по-французскому, ни за что не пойду. Вот как только Ванда отвернется, я выхвачу из вазы свой платочек. Пусть тогда заставят!»
Но Ляля точно отгадала Марийкины мысли. Она схватила вазу со стола и отнесла ее даме с розой в прическе.
– Нина Петровна, возьмите вазу! Я боюсь, что все фанты растащат…
Марийку вытащили на середину комнаты и стали уговаривать, чтобы она подошла к отцу Ванды и сказала ему: «Комман ву портэ ву, мосье?» Это значит: «Как вы поживаете?»
– Попробуй, Марийка, ничего! – сказала Лора.
– Ну, повторяй за мной, ведь это очень легко, – приставала Ляля. – Комман ву портэ ву…
Марийке было ужасно стыдно. Все гости смотрели на нее и смеялись. Ей очень не хотелось повторять за Лялей французские слова, но она вспомнила о том, как мать наказывала ей беречь батистовый платочек, и шепотом, про себя, несколько раз повторила: «комман» и «портэ».
Что ж, это и вправду не трудно. «Портэ» – похоже «портрет».
– Ну ладно, а где говорить-то? – спросила Марийка.
– В гостиной! Станислав Стефанович в гостиной! – загалдели кругом.
– Идемте!
Марийку повели в гостиную. Чтобы попасть туда, нужно было пройти через столовую. Там уже был накрыт огромный стол. На твердой накрахмаленной скатерти стояли закуски, пироги и хрустальные вазы с фруктами. На дворе еще не стемнело, но все лампы были зажжены, и Максимовна, наряженная, как барыня, в синее шерстяное платье, вынимала из буфета стеклянные вазочки для мороженого.
«И вправду уж сделаю, как они хотят, – подумала Марийка, – а то еще Ванда рассердится и не позовет есть мороженое “тутти-фрутти”».
Дети остановились у высоких дверей, завешенных зелеными портьерами. За портьерами разговаривали и смеялись взрослые.
«Вот сейчас… Сейчас… – подумала Марийка. – И зачем только я пришла на эти именины! Лучше бы воробья с Машкой на дворе хоронила. Ох! Убежать бы!..»
Ей стало страшно, как тогда на лестнице.
– Ну, чего же ты стала? Какая смешная! – сказала за ее спиной Ляля Геннинг.
Кто-то легонько подтолкнул Марийку. Она споткнулась, переступила через порог и остановилась, зажмурившись от яркого света.
Гостиная была полна народу. Дамы в шелковых платьях, военные, какие-то старики в чесучовых[23] пиджаках, горничная с большим подносом, уставленным чашками, – все это замелькало в глазах у Марийки, точно карусель.
Все разговоры смолкли. Стало так тихо, будто Марийке в уши напихали ваты. Только и было слышно, как в углу за карточным столом кто-то из мужчин щелкает картами, распечатывая новую колоду. В этом углу стоял зеленый стол, и возле него сидел сам Шамборский и еще какие-то важные старики. Один был толстый, краснолицый, в военном мундире с эполетами[24], обшитыми
Чесучо́вый – изготовленный из плотной шелковой ткани желтовато-песочного цвета.
Эполе́т – наплечный знак воинского звания.