Без права на жизнь. Геннадий Евгеньевич Ангелов

      – Не бери грех на душу, «Арбуз», пускай живёт. Посмотри, у него уже штаны мокрые.

      Я показал рукой на мокрые брюки «Крохи» и рассмеялся. Пять человек набросили одеяло на «Змея» и «Артиста», делая тёмную, и уже колотили со всех сил. Те охали, стонали, и просили оставить жить.

      – Значит так.

      Я поднял правую руку вверх и попросил тишины.

      – Будем жить как люди, больше ни каких семей, и прочих привилегий. У меня жена, родители дома, на свободе. Там моя семья. Здесь мы оказались по разным причинам, кто-то воровал, кто-то за более серьёзные преступления. Ответит каждый из нас по закону, но только не перед этими тварями.

      – Будешь смотреть за хатой! – предложил довольный «Арбуз». – Человек ты порядочный, это видно сразу. Только тебе сможем доверить общее дело. Я прав, арестанты?

      Народ в камере одобрительно загудел.

      – Спасибо вам за доверие, но я вынужден отказаться. Здесь я человек случайный, и скоро надеюсь, смогу вернутся домой. Поэтому выберите другого человека, здесь много честных людей.

      – С этими, что делать? – спросил «Арбуз», покосившись на «Артиста» и «Змея».

      – Пусть живут, как остальные, не стоит им жизнь ломать. «Кроха» – это другое дело. С ним нужно поговорить по-мужски и многое выяснить.

      «Кроха» смотрел на меня как бездомная, злая собака, готовая броситься на обидчика, от безысходности, и трусливо втягивал голову в плечи.

      – Я замечал, что часто тебя, «Кроха», вызывают к следователю.

      – Ты прав, Миша, чуть ли не каждый день он выходит к следаку, – сказал рыжеволосый парень с веснушками на лице.

      – Сам расскажешь или как?

      Я с ухмылкой посмотрел на «Кроху» и подмигнул.

      – Здесь сидят первоходочники, ты «Кроха» какое имеешь к этому отношение? Не по понятиям тебе сидеть в общей камере, как бывшему сидельцу, сам говорил. Скрываешь от народа тёмную историю?

      «Кроха» побледнел, заскрипел зубами и отвернулся.

      – На малолетке я сидел, оттуда и наколки, – ответил он, не совсем уверенным тоном.

      – На малолетке? А разве малолеток не поднимают на взросляк? И не меняют общий режим на строгий?

      Меня в этих вопросах просветил старый арестант, «Жигоня», вор-карманник, когда я ждал распределения в камеру. Он всю свою жизнь провёл в тюрьмах, и даже застал «сучью войну», когда сидел на Соловках. Он также сказал, что в камерах полно кумовок (стукачей), которые работают на оперчасть, за чай и сигареты. В основном это «строгачи», те, кто сидел раньше и сейчас за какие-то грехи боятся выходить в зону. Вот менты их и держат в СИЗО, и за это они стучат, пояснял «Жигоня», и убеждал держаться от них подальше и не лезть на рожон. «Кроха» был одним из таких, позже он во всём признался, и отправился в семью к обиженным. Таким там только и место. На следующий день меня перевели в другую камеру, и через много лет я узнал о том, что «Кроха» и «Артист», намеревались ночью меня порезать. И только случайность спасла от роковой гибели.