Нет имени страшнее моего. Кирилл Берендеев
попытался ответить. Сабля беспомощно звякнула о сталь, не добравшись до древка, слишком длинен оказался наконечник, слишком сильно давил коротыш, чтобы подняться и попытаться дорубиться до нганасана. На помощь пришли свои, двое воинов обрубили мелкому руки, однако, следующие пики с длинными, в локоть, наконечниками уже уперлись в них. Бросив саблю и растолкав товарищей, Абаим метнул нож, целя в горло одного из напирающих. Тот видел момент замаха, все видел, и увернулся, нож лишь царапнул по обнаженной шее. Тогда Абаим прыгнул на пики, прижимая их к земле. Пускай теперь ему и оставалось жить всего ничего, но его стражи, освободившись, отомстят, порубят неприятеля в крошево. Он верил, он знал, он чувствовал это. И вдруг получил тяжеленный удар арбалетным болтом в грудь, от которого замерло дыхание, а в глазах потемнело – точно пелену набросили.
Но не настолько темную, чтобы не увидеть происшедшее в следующее мгновение. А в оное… бой попросту прекратился. Противники, замахнувшиеся мечами, поднимающие копья, заряжающие самострелы, двадцать, тридцать или сколько бы их там ни находилось на крепостной стене, все разом исчезли, будто и не было их никогда. Абаим и еще четверо стражей Тайного города остались в одиночестве, отражать удары канувшего в небытие врага.
Немая сцена продолжалась, кажется, довольно долго. Покуда снизу, на лестнице, не послышался тяжелый перестук ног, обутых в металлические башмаки. Уже по тому, как ступал человек по каменным ступеням, можно было догадаться, кто он.
– Хандога? – крикнул, сморщившись от внезапной судороги Абаим, буквально задохнувшись на вопросе – боль от удара стрелы и не думала проходить, верно, ребро сломано.
– Живой, – опаленный, покрытый рубцами и ссадинами, с иссеченным панцирем, старый вояка предстал перед молодым, только принявшим свое боевое крещение начальником. – И почти невредимый. Тебе-то крепко досталось?
– Не успело достаться. Я только стрелу получил в броню, а мои… А́вдаша вон зацепило, да и вроде все.
– Считай, императору понравилось.
– Так ты думаешь, его колдовство?
– А чье же. Проверка была, простая проверка, – это уже произнес очухавшийся и встрявший в разговор старших чернявый Авдаш. – Все догадались, не сразу, но… – он тоже скривился, порезанная грудь сочилась кровью, та быстро пропитала рубаху и подкафтанье, надетое им наспех под панцирь. Абаим посмотрел на своих товарищей, затем, тяжело поднявшись, огляделся. Шум стих и вдалеке, по ту сторону стены, разом прекратившись, будто кто неведомый залепил им уши воском. И там, внизу, дружинники, только что схлестнувшиеся с нганасанами в жестокой сече, так же пристально вглядывались в пространство, не находя прежнего противника.
Абаим с досады бросил обе сабли на пол, стоящие окрест вздрогнули, как по команде.
– К чему ж тогда все это? Все дело наше…
– А дело наше