Всеобщая история любви. Диана Акерман
в Новом Завете пол утрачивает свою чувственность и предполагает самоотречение. Павел советует: «…хорошо человеку не касаться женщины»[20], но допускает, что брак – это крайнее средство для тех, кто не может сохранить безбрачие. Поскольку сдерживаемые желания могут привести к блуду или прелюбодеянию, то «…каждый имей свою жену, и каждая имей своего мужа»[21]. Секс допускается ради разрядки и, разумеется, продолжения рода. Развод запрещен. «Безбрачным и вдовам, – предостерегает Павел, – я говорю, что хорошо им, если останутся, как и я [безбрачными]. Но если не могут воздержаться, пусть вступают в брак; ибо лучше вступить в брак, нежели разжигаться»[22]. То есть лучше вступить в брак, чем гореть желанием, которое он описывает как личный ад, в котором грехи гуляют по нервам человека как по канатам. В этом смешении традиций призыв Платона к сублимации своих желаний явно смыкается с таким же призывом христианства, и временами кажется, что безбрачием наслаждаются как своего рода эротикой наоборот. Блаженный Августин свой обет воздержания описывает так: «Душа моя стряхнула груз всех забот и печалей: уже не нужно было просить и кланяться, гоняться за деньгами, валяться в грязи, чесать свою похоть»[23]. Это довольно пылкое самопожертвование[24]. А потом произошло нечто, что изменило существовавшее в западном мире представление о любви.
Трубадуры
Вернувшись из Крестовых походов, в которых победы чередовались с неудачами, Гильом IX, герцог Аквитании (1071–1126), начал сочинять песни о любви и страсти, известные нам теперь как первые любовные песни трубадуров. Может быть, его вдохновляли мавританские авторы, воспевавшие любовь как облагораживающую силу, а женщин – как сверхъестественных богинь. Аравия и Испания регулярно обменивались и людьми искусства, и послами, а затем их культура распространилась на Южную Францию. Известный андалусский поэт Ибн Хазм, который в 1022 году, в своем классическом «Ожерелье голубки», написал, что «союз душ в тысячу раз прекрасней союза тел». Его концепция была и глубоко платонической, и мусульманской – особенно когда он говорил о потребности стать единым с тем, кого любишь. Это естественная потребность, обычная, как песок, но мощная, как радий, потому что любовь – это воссоединение душ, которые до начала творения были созданы из одного и того же изначального вещества, но позже были разделены в физическом мире. «Душа любящего, – говорит Ибн Хазм, – вечно ищет другую, стремится к ней, разыскивает ее, жаждет найти ее снова, притягивая ее к себе так, как магнит притягивает железо».
Красота – это приманка. Душа прекрасна, и ее влечет к физической красоте. Но если единственная точка притяжения – секс, то душа не успевает прорасти в другой душе, ей не хватает для этого времени, она не успевает найти точки соприкосновения.
Вожделение – низкое чувство, хотя наслаждение чувственностью другого восхитительно. Исходя из этого утверждения, Ибн Хазм изображает любящего рабом своей любимой, который должен обращаться к ней или как к «повелительнице» (sayyidi), или как
1 Кор. 7: 1.
1 Кор. 7: 2.
1 Кор. 7: 8, 9.
Блаженный Августин. Исповедь. Кн. 9.
Сравните эти слова с признанием арабской женщины в XX в., сказавшей, что благодаря парандже она испытывает чувство глубокого облегчения, потому что, надев паранджу, она перестала быть сексуально привлекательной для мужчин, то есть избавилась от угнетавшего и мучившего ее чувства, которое лишало ее самоуважения.