В невесомости два романа. Александр Лозовский
не забудьте вымыть руки, – донеслось следом.
Наум выбрал стул покрепче, вытер его и пошел мыть руки.
«Интересно, почему пожилые женщины любят краситься в ярко-рыжий цвет? Это выглядит так искусственно, – размышлял он. – Наверно, они хотят сказать: дело вовсе не в том, что мы хотим скрыть седину. Мы просто любим яркие цвета, любим контрасты».
Наум долго стоял перед холодильником, раздумывая, прилично ли взять с собой початую бутылку вина. Бутылка была соблазнительно холодной. Взял.
Циля встретила появление бутылки как должное.
Через пять минут они сидели за столом напротив друг друга. Пили вино, ели пирожки, закусывая малосольными огурчиками. Беседа была недолгой – минут сорок, но на удивление емкой и информативной. Очень неожиданной для типичного интроверта, каким, без сомнения, был Наум.
Циля начала с рассказа о себе. Она была вдовой с двухлетним стажем, и ее покойный муж (прекрасный был человек, хоть и старше ее намного) в дальнейшем упоминался в любом разговоре с удивительной частотой. Сейчас она на пенсии, живет в своей очень неплохой четырехкомнатной – было подчеркнуто – квартире с 35-летним сыном, который никак, ну никак не хочет жениться. Приехали они в Израиль из Батуми в конце семидесятых годов. Наум с удивлением узнал, что она до эмиграции закончила педагогический институт, хотя, судя по всему, на ее образованности это не отразилось. Пройдя нелегкую школу эмиграции, включая тяжелую работу на конвейере в какой-то мастерской, она наконец пристроилась в мэрию социальным работником. И в этом нашла свое призвание. Она помогала очень многим, и в гости к Науму пришла, движимая этим же благородным чувством. Тут же, почти без перехода, она сообщила, что человек не может быть один, это противно Богу. И она тоже не собирается быть долго одна, все ее подруги в один голос говорят, что она этого не заслужила.
– А почему вы всё один да один? – напрямую бесхитростно спросила она. – Вы не похожи, простите меня, – как это слово? – на неухоженного старого холостяка. Они все на вид, извините, как эти старые козлы. А вы – нет. У вас, хасва халила (не дай Бог), ничего не случилось?
И она уставилась на Наума своим профессиональным внимательным взглядом человека, привыкшего выслушивать всю подноготную.
«Беспардонная баба, – подумал Наум. – Нахальство – второе счастье». Он был шокирован, но странное дело, при всём при этом Циля его не раздражала. То ли польстило, что он до сих пор выглядит ухоженным и не похож на «этих старых козлов», то ли сказался ее богатый опыт социального работника… А может, слишком вкусными были пирожки и кисленький холодный компот в бутылке? Или проще того – потому что Наум устал держать всё в себе?
Короче, к своему удивлению, он рассказал не отводившей от него глаз Циле практически всё основное о своей жизни. Даже постыдную историю с фиктивным разводом. И с удивлением услышал в рассказе нотки обиды, больше того, робкое осуждение своего семейства. В этих чувствах и в таких крамольных мыслях он даже себе не осмеливался признаться. Но на душе, как ни странно, полегчало…
После