Жонглёр. Алексей Владимирович Баев
краном руки и вышел из комнаты. Через минуту вернулся, держа в пальцах комок рыжей шерсти.
– Вот, – произнес он. – С пододеяльника собрал. Так что… Нет, Саша, не приснилось.
Шура взял шерсть, посмотрел на нее внимательно и внезапно хлопнул по столу ладонью.
– Вот ведь скоты, а! Совсем обнаглели! – в сердцах воскликнул он.
– Кто?
– Кто-кто? Соседи! У них как раз рыжий кот живет. То ли Барсик, то ли Мурзик. Балконы-то сопредельные, вот и гуляет, мерзавец, по перилам.
– По каким перилам, Саша? – вздохнул Мужик. – У вас не балкон, а лоджия. К тому же застеклена. И у соседей тоже. Между окнами, если даже они и открыты, два метра. Барсик-Мурзик должен быть эквилибристом, чтобы…
– А ты куда его дел? – перебил объяснения Шура.
– Так в прихожую выкинул, – пожал плечами Петер.
– И дверь в комнату закрыл?
– Да.
Друзья вышли из кухни и обошли по порядку все комнаты. Заглянули под кровати и шкафы. Все углы осмотрели. Кладовку. Никого. Выбрались на лоджию. Глянули сквозь открытые створки на соседскую. Нет, такое расстояние преодолеть не реально.
– Слушай, а тебе он точно не приснился? – наконец заговорил Стрелин.
– Я ж тебе шерсть принес, – отчего-то полушепотом произнес Мужик.
– Да… Шерсть… – задумчиво сказал Шура. – Может, она не от кошки?
– А от кого?
– Ну… от этого… от одеяла, например, – проговорил Стрелин и закусил губу. – Ладно, не заморачивайся. Если кот в квартире есть, проявится. Жрать же захочет? Но мне почему-то кажется, что тебе он приснился. Единственное – шерсть эта. Но и ей объяснение найдется. Я уверен.
– Уверен? – улыбнулся Петер, входя в комнату.
Он мельком глянул на портрет на стене. Предположительно Макиавелли (или все-таки неведомый Джукольере?) смотрел сегодня как-то не так. Но как? С ехидством, что ли? Точно. С ехидством. Вот зраза! Мерещится теперь всякое.
– Ой, пошли кофе пить, – раздался из-за спины раздраженный голос Шуры. – Пока он совсем не остыл.
Но кофе остыл. Совсем. Пришлось греть в микроволновке.
Зато в сеть выйти получилось с первой же попытки…
[Семья]
Поведение чертовки выглядело настолько вызывающим, что находись на ее месте взрослая женщина, та б давно растеряла снисходительное отношение, которое по традиции проявляли высокородные господа. К детям, конечно. Хотя, никто здесь из себя недотрог не строил – все вели себя вполне естественно. Лукреция же, а ей только-только исполнилось одиннадцать, пользовалась своим исключительным положением без зазрения совести. И любой гневный взгляд, обращенный в сторону прелестной белокурой нимфы, мгновенно смягчался, теплел. Нормальная реакция. Нет, ну не отчитывать же ребенка за невинные шалости?
* * *
По иронии судьбы отец ее, самый могущественный, более – самый богатый – кардинал всея Европы, добыл нынешнее свое положение не столь древностью рода, и увы, не наследственной чистотой помыслов, – просто кровный его дядька состоял ныне в сане Папы. Был