Военный госпиталь в блокадном Ленинграде. Федор Грачев
с Дарьей Васильевной.
– Ну как, тетя Даша? – спрашивает Вернигора.
– Все обошлось! – сказала санитарка. Сказала так, словно она сама делала эту операцию. – Разве я не говорила?
– Вона как! Что ты предсказывала, мы знаем! – добродушно засмеялся краснофлотец.
– Обидел тебя бог духом кротости! – не осталась в долгу Дарья Васильевна.
Павлова положили на койку. Вскоре он открыл глаза. Дрогнули ноздри. Затрепетали веки. Он как-то еще неуверенно огляделся по сторонам, словно внимательно рассматривая что-то для себя значительное, чего раньше не замечал.
Густые брови вразлет легонько шевельнулись. Потом он бережно провел пальцами по загипсованной ноге. И, не веря, – еще раз. Он ощупывал ногу, как слепой. Цела!
– Не обманули!
– Как самочувствие, Степан Иванович?
Старик поправил одеяло. В уголках губ чуть заметная улыбка.
– Повоюем еще, товарищ доктор!
– Папаня, а ведь с тебя приходится! – радостно воскликнул Вернигора.
– Обязательно!
Вечером в ординаторскую явилась Дарья Васильевна Петрова:
– Папаня осколочек посмотреть хочет.
– Какой папаня? – строго спросил Муратов.
– Известное дело какой – Павлов. Из третьей палаты…
– Запомните, Дарья Васильевна: у нас нет папаней. У раненых есть фамилии. Ясно?
– Понимаю.
– Осколок возьмите, пусть посмотрит. А теперь, кто вам сказал, что Павлов умрет?
– Кто? Дык у Пап… у него – антонов огонь. Такие завсегда умирают. Я уж знаю! – авторитетно заявила тетя Даша.
– Я вам в следующий раз такой антонов огонь пропишу за вашу болтовню, небу будет жарко! Сами ухаживайте за Павловым. С вас спрошу, если ему станет хуже!
– Не сомневайтесь, Петр Матвеевич, все сделаю! – уверяла растерявшаяся санитарка.
А хирург и не сомневался. Муратов уверен: за каждым движением Павлова будет наблюдать тетя Даша…
Минут через двадцать Петрова остановила меня в коридоре:
– Зовут вас в третью палату. Пить чай… Очень приглашают…
Дарья Васильевна торжественно внесла в палату кипящий самовар. На конфорке красовался заварной цветастый чайник. Это был тот самовар, что принесла старушка до открытия госпиталя. Дотошная тетя Даша нашла его на складе.
Самовар действительно ворковал, как голубь. Вся светясь добротой хозяйки, Дарья Васильевна разливала чай в кружки и разносила раненым.
Вернигора играл в шашки с Махиней. Матрос то и дело подсмеивался над пулеметчиком. Они громко спорили.
– Доктор, вы играете в шашки? – спросил меня Махиня.
– Имею некоторое представление…
– Скажите, пожалуйста, за «фук» берут шашку?
– По-моему, нет.
– Что я тебе говорил! – обрадовался Махиня.
– Ладно, будем без «фука».
Вскоре он проиграл партию.
Удрученный проигрышем, Махиня попросил гитару. Взял несколько аккордов. Потом возникла знакомая мелодия «Рэвэ та стогнэ Днипр широкый». И непонятно было: то ли гитара