Военный госпиталь в блокадном Ленинграде. Федор Грачев
палате его в шутку звали Малюткой. Для этого «малютки», до пояса окутанного гипсом, с трудом подобрали койку.
Сорокалетний Махиня покорял своей скромностью и даже застенчивостью. За ним закрепилась репутация добродушного и отзывчивого человека. Гладко выбритая голова, голубизна глаз, спокойный и глуховатый голос с украинским «га» – все это в сочетании с могучей фигурой придавало ему некоторое сходство с одним из запорожцев на знаменитой картине Репина.
Неизвестно, чем кончился бы разговор Махини с морячком, но тут в палату вошла медицинская сестра Клавдия Лобанова. В руках шприц.
– Григорий Степанович, приготовьтесь!
– Черноглазая, в какое место колоть будешь? – озорно спросил морячок.
– Не в то, в которое бы вам следовало!
– А мне и туда вжаривали! Вот такой иглой! – развел руками матрос.
– Тогда в язык надо…
– Ой, сестрица! – взмолился Махиня, подобрав одеяло до подбородка. – Пуще смерти боюсь!
– И не стыдно! – увещевала Лобанова. – Такой большой – нате вам! А ну, давайте-ка!.. Ну, что? Ведь не больно?
– Солнышко ты мое, Клавдюша! – На лице Махини радостная, почти детская улыбка. – Не больно! Чаровница!
Бойкого на язык моряка звали Владимиром Вернигорой. Старшина первой статьи, боец морской пехоты, он был тяжело ранен в кровопролитных сражениях на Приморском плацдарме. К нам был переведен из другого, пострадавшего от бомбежки госпиталя.
Вернигоре надо идти на соллюкс, а он упрямится.
– И слышать не хочет, – доложила мне Лобанова.
Пришлось пойти в палату.
– …но зато под Петергофом мы из них такой лучины нащипали, не забудут! – рассказывал Вернигора раненым. – Дали жару!..
– Товарищ Вернигора, на соллюкс!
– Сейчас, доктор! Сейчас! – засуетился краснофлотец, заметно волнуясь.
Это и понятно. Бинты и марля присыхали, а для физиотерапевтической процедуры их надо снимать, что причиняло раненым большую боль.
И каждый раз, когда для такой процедуры в палату за кем-нибудь приходила медицинская сестра, раненые сочувственно смотрели товарищу вслед, словно провожая его на подвиг.
Зная нервозность матроса, я пошел вместе с ним на процедуру.
– Здравствуйте, товарищ! – приветливо обратилась к Вернигоре начальник физиотерапевтического отделения врач Руновская.
– Добрый день, Анна Федоровна!
– Опять будете авралить?
– Да как не авралить? Боюсь! Честное слово! Ох как боюсь!..
– Постараемся, товарищ старшина, чтобы не было больно.
– Ложусь в дрейф! – Вернигора крепко обхватил кушетку руками. – А вдруг и на этот раз не выдержу и начну ругаться? – приподнял голову матрос.
– «Вдруг» исключается. Разве вы не давали мне слово? А?
– Был такой разговор. Ну хорошо, начинайте! Полный вперед! – скомандовал Вернигора.
А сам побледнел. На лице бисеринки пота… Глаза сузились и потемнели.
Матрос страдал молча.
Здесь я