Болото вечной жизни. I часть. Майя Сварга
мания какая-то, так и свихнуться недолго! – расхохоталась Юля, но, увидев потемневшее от обиды лицо брата, примиряюще подняла руку. – Ладно тебе, не обижайся, и в твою голову забредают порой светлые мысли.
– А то как же! – заявил Егор, великодушно решив забыть об обиде.
– Мы его придумали, наш дом, – зашептала Юля с горящими глазами, – и он будет, будет таким! И то, о чём ты говоришь, будет обязательно!
– Давай поклянёмся, что это будет так.
– Давай.
Не единожды впоследствии пришлось им вспомнить и этот разговор, и эту клятву.
К исходу второй недели Юля не могла уже ни спать, ни есть, всё валилось у неё из рук. Она бродила по квартире как неприкаянная душа, пугая всех, кто внезапно с ней сталкивался. Марина пыталась отвлечь её, предлагая вернуться к работе, но Юля отвечала, что ни пластилин, ни стеку она не удержит, и идей у неё нет, и ничего у неё не получается, и сбегала из квартиры, чтобы не нервировать близких и успокоить саму себя.
В последний день перед розыгрышем Юля была похожа даже не на тень отца Гамлета, а на тень его тени, а в голове сидела только одна мысль – либо пан, либо пропал. Ночь перед выходом газеты она не спала, а рано утром, как раз перед тем, как должны были открываться киоски, она тихо прошла в прихожую переодеться для выхода на улицу, при этом так вцепившись в билет, что пользоваться ей пришлось одной рукой. Одевшись, она протянула свободную руку к двери, и в этот момент к ней подошёл уже полностью собравшийся Егор.
– Я с тобой, – прошептал он, помогая открыть дверь, и с недоумением указал на билет, – слушай, а зачем ты его с собой тащишь?
Юля уставилась на свою руку, отчаянно соображая – зачем?
– Не знаю, – наконец сказала она, – наверное, просто боюсь с ним расстаться, цифры—то я наизусть помню. – Слабо усмехнувшись, она добавила, – когда умру, и мне вскрытие сделают, обнаружат их на моей печени, гарантирую! Я их по гроб жизни не забуду.
Егор кивнул.
– То же самое, так что незачем его брать, оставь здесь, не дай бог, потеряешь.
Снова посмотрев на руку с зажатым в ней билетом, Юля согласилась с тем, что слова брата абсолютно справедливы, но на тумбочку положила билет с явной неохотой, боясь отвести от него глаза. Егор осторожно придавил его тяжеленной медной пепельницей и раскрыл дверь.
Если бы Юлю и Егора потом кто-нибудь спросил – каким было то утро, ни один из них и под страхом смертной казни не смог бы этого сказать. Они не видели, они просто двигались к киоску, медленно, но неуклонно и с каждым шагом их скорость становилась только ниже. Их можно было сравнить со страдающими от жажды людьми, бредущими к единственному на много километров вокруг колодцу в пустыне, но уверенными, что колодец давным-давно высох.
Наконец они доползли до киоска, укромно расположившегося под сенью огромного дерева. Несмотря на то, что уже рассвело, покупателей не было, как и не было вообще ни одного человека вокруг, если не считать киоскёрши, невидимой за стеклом, отражающем косые лучи.
Умирающим