Евразийская империя. История Российского государства. Эпоха цариц. Борис Акунин
совершенно незаменимым.
Тем не менее, когда в начале 1730 года в Курляндию из Москвы нагрянула делегация с предложением, от которого было нельзя отказаться, Анна бросила своего возлюбленного. Это являлось одним из условий сделки, поскольку «верховники» рассчитывали держать марионеточную монархиню под своим полным контролем и какой-то иной источник влияния им был ни к чему.
Вероятно, вынужденная разлука с любимым человеком придала Анне храбрости, когда она решилась разорвать «кондиции», тем самым разрывая отношения и с высшей элитой державы, что для неукоренившейся власти, конечно, было рискованно.
Одним из первых самостоятельных поступков Анны, несомненно, чувствовавшей себя очень неуверенно и одиноко, был вызов из Курляндии сердечного друга Эрнста-Иоганна.
Так в русской истории появляется новый феномен – фаворитизм, в значительной мере определивший лицо «женского» века.
Разумеется, у русских монархов и прежде были любимцы, которым они передоверяли управление. За полвека до Анны сделала своего возлюбленного правителем царевна Софья. Но все эти временщики, включая Василия Голицына, официально занимали высшие государственные посты, их власть была формализирована, институализирована. Начиная же с Бирона «фаворит» становится некоей новой должностью, которая отсутствует в официальной иерархии, но при этом всеми признается как наивысшая в государстве после монаршьей.
Фаворит русского восемнадцатого столетия – это такой сверхвлиятельный лоббист, который сам ничего не решает и никого не назначает, но без него невозможно провести ни одно важное решение и нельзя занять никакого важного государственного поста. Кто завоюет расположение фаворита, тот понравится и монарху. Ну а кто попробует завоевать любовь монарха помимо фаворита, сильно рискует.
Конечно же, институт фаворитов был следствием «феминизации» российской монархии. Фаворитка государя-мужчины обычно занималась всякими «дамскими» делами, не имея возможности заседать в правительстве или водить армии. Любовники цариц имели несравненно более широкие возможности – и вовсю ими пользовались.
Хоть большинство историков ставят Анне в вину возвышение постельного партнера, можно взглянуть на это и по-другому. И. Курукин справедливо замечает, что императрица «совершила, можно сказать, революционную попытку обрести женское счастье в публичном пространстве, ни от кого особо не таясь». С 1730 года женщине (во всяком случае, царице) стало возможно свободно проявлять свои чувства, и общество довольно быстро приняло эту новую ситуацию.
Анну и Бирона связывали не только интимные отношения, но и нечто большее. «Она его более яко нужного друга себе имела, нежели как любовника», – пишет князь Щербатов. Так же приязненно императрица относилась и к семье фаворита, дружила с его женой. «Государыня вовсе не имела своего стола, а обедала и ужинала только с семьей Бирона и даже в апартаментах своего фаворита», –