Я – из контрразведки. Алексей Нагорный
к Матильде, – предложил Крупенский. – У нее есть подруги, так что внакладе не останешься. – Он умышленно перешел с Раабеном на «ты», хотел представить его Матильде как давнего задушевного друга.
– Так мы сюда работать приехали или… борделировать? – хмуро спросил Раабен. – Что-то я не пойму вас, товарищ Русаков.
– Тебя, милый Женя, тебя, – уточнил Крупенский. – Конечно, работать. Что касается Матильды… Знаешь, в апостольском послании к коринфянам сказано: «Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знания упразднятся».
– Весьма оригинальное толкование святого апостола Павла, – отозвался Раабен. – Однако наше дело солдатское. Приказано – понято, сделано. Поехали… Володя.
Тряслись на трамвае до Петровских ворот, оттуда пешком добрались до трехэтажного дома в начале Малой Дмитровки, наискосок от Путинковского переулка. Вошли в парадное. Одна створка двери была сорвана с петель, на второй кто-то размашисто написал мелом: «Никто не даст нам избавленья». Осмотрелись. Все было спокойно. Поднялись на второй этаж. Уверенно, словно приходил сюда каждый день, Крупенский толкнул дверь, и она послушно поддалась: оказалась не заперта.
– Не боятся, – заметил Раабен. – Наверное, нечего терять.
Прошли по коридору, он был заставлен сундуками, чемоданами и разобранными кроватями. Крупенский осторожно постучал.
– Входите, – послышался низкий женский голос.
Они вошли. Комната была маленькая, уютная, в окне поблескивали купола Покрова Богородицы и золотые кресты над ними. Около подоконника, опершись на него, стояла женщина лет сорока. У нее были нечесаные волосы, припухшие от сна веки, бледные, сливающиеся с лицом губы, словно рта вообще не существовало.
«Эк ее», – едва не сказал вслух Крупенский.
Она явно не узнавала его, и он растерялся. Раабен это понял.
– Наверное, когда к заутрене трезвонят, мешают вам? – он попытался разрядить обстановку.
– Я верующая, – сказала она. – А что вам, товарищи? Кто вы?
– Матильда, – со слезой в голосе произнес Крупенский. – Неужели я так изменился?
– Боже мой, – едва заметно шевельнула она вдруг побелевшими губами. – Вы-ы… Эт-то вы-ы… – Глаза ее остекленели. Она медленно приближалась к Крупенскому и все смотрела, смотрела на него, словно не в силах была закрыть глаза.
– Гад! – вдруг выкрикнула она пронзительно. – Сволочь, христопродавец, убийца мерзкий!
– Подожди, Матильда, – попятился Крупенский. – Не ты ли страстно лобзала меня на этой кушетке? – Он ткнул пальцем куда-то в угол и подумал, что нужно немедленно все обратить в шутку. Он с трудом соображал, что для этого нужно сделать, что сказать. – За что же ты так? Ты меня не путаешь с кем-нибудь из «чрезвычайки»? Убийцы, между прочим, там! – нервно продолжал он.
Она сдавила пальцами прыгающий рот, зубы у нее стучали.
– Повесили