Три плюс одна. Петр Ингвин
дискутировать о непознаваемом. Просто невозможно. И ненужно. Он ответил просто:
– Родить детей, а там пусть они с этим вопросом мучаются. Священные писания о том и говорят: и сотворил Бог человека по образу Своему; мужчину и женщину, и благословил их, и сказал им: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над рыбами и зверями морскими, и над птицами небесными, и над всяким скотом, и над всею землею, и над всяким животным, пресмыкающимся по земле. И увидел Бог все, что Он создал, хорошо весьма. – Ник выждал небольшую паузу. – Наполняйте землю, и обладайте ею – вот и весь завет. И весь смысл.
– То есть, кроме «плодитесь и размножайтесь» ничего другого человеку в обязанность не вменили? – Анфиса еще больше замедлила шаг, который при желании обогнала бы черепаха.
Ник помрачнел. Вспомнился ровный пол сложенных сидений внедорожника. «Плодитесь и размножайтесь». Ничего больше. Почему же забравшаяся в сердце зубная боль не дает дышать?
Он не ответил и ускорился. Не хотелось, чтобы спутница увидела позорный блеск в глазах. Совсем не тот блеск, который должен быть у мужчины.
Анфиса нагнала и взяла под руку. Поняла и сочувствует? Скорее, задумалась о чем-то своем. Говорила ведь, что ей тоже плохо.
Они шли, подстраивая шаг, бедро касалось бедра, лица глядели вперед. Озеро прочертила лунная дорожка, трава под ногами приглашающе расступалась и что-то нашептывала. Все располагало, чтобы наслаждаться моментом.
Анфиса заговорила:
– В детстве как-то попросила родителей рассказать про религию. Зря. Из долгих объяснений запомнилось лишь поразившее до глубины души: за безупречную праведность Марию наградили беременностью. Мне это очень не понравилось, и я изо всех сил старалась не попасть в похожую ситуацию. – Она остановилась, а перехватившая локоть Ника рука заставила замереть и его. – Резинка есть?
Ник запнулся.
– Н-нет.
– У меня с собой кончились, а в палатку к этому идти не хочу. – «К этому» Анфиса выделила брезгливо-презрительно, будто речь о мокрице. – Возьми у друзей.
– Нет. – Ник высвободился.
Партнерша, кажется, поняла, что отказ – вовсе не от нежелания ставить приятелей в известность.
– А как же «плодитесь и размножайтесь?» – В ночи ее вкрадчивый голос втекал в мозг минуя уши, оплетал и обездвиживал. – Сам сказал, что ничего другого человеку не заповедано.
Сопротивляться было трудно, но надо.
– Это обязанность искренне верующего.
– А ты, наверное, что-то вроде Толика, если судить по его разговору с Аскером: не веришь, но в качестве гипотетической возможности допускаешь? – Дождавшись кивка, она улыбнулась: – Если допускаешь, и однажды это окажется правдой – с тебя спросят за отлынивание.
Анфиса победно выпрямилась. Для нее все звучало логично, но Ник видел брешь в рассуждениях. Он ударил в слабое место:
– Готова исполнить заповеданное здесь и сейчас?
К его удивлению