Печальные тропики. Клод Леви-Стросс
густым лесом холмы и склоны теперь прикрывает лишь тонкий слой жесткой травы. Местами заметны бугорки там, где росли кофейные деревья; они выступают под травянистыми склонами, похожие на атрофированные женские груди. В лощинах же растительность вновь завладела почвой. Только это больше не величественная архитектура первобытного леса, а capoeira, то есть лес вторичный, который возрождается сплошными зарослями тонких деревьев. Время от времени можно встретить хижину японского эмигранта, который старается способами, унаследованными от предков, вернуть к жизни клочок земли, чтобы разводить там овощи.
Европейский путешественник приведен в замешательство этим непривычным пейзажем. Мы не знаем девственной природы, наш пейзаж покорен человеком. И если порой он кажется нам диким, то не потому, что он действительно такой, а потому что процесс покорения протекает медленнее (как в лесу или тем более в горах), потому что поставленные задачи были настолько сложны, что человек, вместо того чтобы подойти к их решению системно, на протяжении веков брался за их отдельные части. Общий итог показывает, что подобные действия не были необходимыми или продуманными, и выглядит достаточно примитивно. Пейзажи создают впечатление по-настоящему диких и нетронутых, в то время как являются последствием ряда бессознательных инициатив и неосознанных решений.
Но даже самые суровые европейские пейзажи являют порядок, несравненным выразителем которого был Пуссен. Идите в горы, обратите внимание на контраст между бесплодными склонами и лесами, на их господствующее положение над лугами, на разнообразие нюансов благодаря преобладанию той или иной растительной разновидности в зависимости от ее расположения на склоне, – нужно попутешествовать в Америке, чтобы знать, что эта божественная гармония является не стихийным выражением природы, а создана в единодушном сотрудничестве местности и человека. Последний же восхищается следами собственной деятельности.
В обитаемой Америке, как в Северной, так и в Южной (исключая андийские плоскогорья Мексики и Центральной Америки, где более осмысленный и упорный труд приближен к европейскому состоянию), мы имеем выбор только между природой, настолько безжалостно покоренной, что она из сельской местности превратилась в завод на свежем воздухе (тростниковые плантации Антильских островов и кукурузные поля в «кукурузном поясе» США), и природой, которая – подобно той, о которой я говорю в данный момент, – была в достаточной мере занята человеком, чтобы дать ему возможность себя разорить, но не недостаточно, чтобы неторопливое и непрерывное сосуществование возвысило ее до уровня пейзажа. В окрестностях Сан-Паулу, как потом в штатах Нью-Йорк, Коннектикут и даже в Скалистых горах, я учился приспосабливаться к природе более суровой, чем наша, менее освоенной и менее возделанной, но лишенной истинной свежести: не дикая, а просто неиспользуемая.
Заброшенные земли, огромные, как провинции, когда-то