Наедине с суровой красотой. Как я потеряла все, что казалось важным, и научилась любить. Карен Аувинен
любили как следует надраться и потрепаться в «Мерке» и являлись, независимо от наличия приглашения, на любые городские именины, свадьбы и банкеты по случаю выхода на пенсию, – собрались поглазеть на развлечение у дома Чака и Барбары. Они хохотали и матерились, передавая от шезлонга к шезлонгу бутылку бурбона «Мейкерс Марк». Чак так и держал в руке шланг. Этот пожар – лишний повод для вечеринки, смутно подумалось мне. Я всех их терпеть не могла.
– Хочешь глотнуть? – спросил Джоджо, седобородый каджун[8] и один из джеймстаунских старых похабников, протягивая в мою сторону бутылку. – Поможет от того, что тебя гнетет, – он кивнул в сторону дома. Джоджо лишился собственного дома в Оверлендском пожаре предыдущей осенью и теперь жил вместе с женой на Мейн-стрит в самой середине Джеймстауна.
Я приложила к губам бутылку с бурбоном. Жгучий напиток не подарил ни тепла, ни утешения. Потом я побрела назад к дороге, чтобы посмотреть, что происходит, и поравнялась с еще одной парочкой из Джеймстауна – они шли, держась за руки, словно собираясь на пикник.
– Привет, Карен, – окликнул меня Ричард так, словно мы оба пришли сюда по одной и той же причине. Это был красивый мужчина под шестьдесят, музыкант, которого я знала как завсегдатая субботних вечеров в «Мерке». Я имею в виду, мы вполне могли узнать друг друга в лицо, стоя в очереди, и обменяться парой небылиц, но и только. Лишь спустя несколько недель он подошел бочком к моему рабочему месту в «Мерке» и робко выразил свои соболезнования.
Пожарная команда принялась сносить стены дома – это был их первый решительный поступок. Они перебрасывались словами вроде «сдерживание», «окружить и затопить» вместо «спасти» и «спасение». Ровная струя воды била из пожарного рукава в центр дома. Ее целью было не дать огню распространиться на близстоящие дома. Позднее кто-то рассказал мне хохму о местной пожарной команде. Мол, их девиз – «Мы спасаем фундаменты с 1975 года».
В моем всегда уединенном закутке на горе теперь было людно. По всему ландшафту двигались сквозь снегопад человеческие тела – пожарные с топорами и брандспойтами, соседи, подходившие поближе, чтобы лучше видеть. Я вспомнила выражение Сильвии Плат «хрустящая арахисом толпа» – да, вот она я, нечаянная исполнительница стриптиза.
Карен Зи повела меня к дому Карли, расположенному в семидесяти пяти ярдах вверх по горе на восток, где мне выдали кружку чая и стопку желтых официальных бланков. Там были и другие люди – пили кофе. Карен разговаривала по телефону с организацией «Помощь жертвам».
– Запиши все, – велела Карли, протягивая мне ручку.
Тем вечером в номере мотеля, оплаченном Красным Крестом, не в силах уснуть, я обсессивно занималась перечислением всего, чего лишилась. Финская конфирмационная Библия XIX века, принадлежавшая моей прапрабабке Аувинен, – мое единственное фамильное сокровище. Лист ватмана, подаренный мне поэтессой Кейт Браверман, которая специально для меня сочинила стихотворение и записала
Франкоговорящий житель Луизианы; здесь, возможно, имеется в виду просто американец с французскими корнями.