Архипелаг ГУЛАГ. Александр Солженицын
какое воспитательное значение для массы имеет подобный процесс?
А они тянут своё. После допроса обвиняемых начинаются допросы свидетелей. Бухгалтер Н.
– Что вам известно о вредительской деятельности Власова?
– Ничего.
– Как это может быть?
– Я был в свидетельской комнате, я не слышал, что говорилось.
– Не надо слышать! Через ваши руки проходило много документов, вы не могли не знать.
– Документы все были в порядке.
– Но вот – пачка районных газет, даже тут сказано о вредительской деятельности Власова. А вы ничего не знаете?
– Так и допрашивайте тех, кто писал эти статьи!
Заведующая хлебным магазином.
– Скажите, много ли у советской власти хлеба?
(А ну-ка! Что ответить?.. Кто решится сказать: я не считал?)
– Много…
– А почему ж у вас очереди?
– Не знаю…
– От кого это зависит?
– Не знаю…
– Ну как вы не знаете? У вас кто был руководитель?
– Василий Григорьевич.
– Какой, к чертям, Василий Григорьевич! Подсудимый Власов! Значит, от него и зависело.
Свидетельница молчит.
Председатель диктует секретарю: «Ответ. Вследствие вредительской деятельности Власова создавались хлебные очереди, несмотря на огромные запасы хлеба у советской власти».
Подавляя собственные опасения, прокурор произнёс гневную длинную речь. Защитник в основном защищал себя, подчёркивая, что интересы родины ему так же дороги, как и любому честному гражданину.
В последнем слове Смирнов ни о чём не просил и ни в чём не раскаивался. Сколько можно восстановить теперь, это был человек твёрдый и слишком прямодушный, чтобы пронести голову целой через 37-й год.
Когда Сабуров попросил сохранить ему жизнь – «не для меня, но для моих маленьких детей», Власов с досадой одёрнул его за пиджак: «Дурак ты!»
Сам Власов не упустил последнего случая высказать дерзость:
– Я не считаю вас за суд, а за артистов, играющих водевиль суда по написанным ролям. Вы – исполнители гнусной провокации НКВД. Всё равно вы приговорите меня к расстрелу, что́ б я вам ни сказал. Я только верю: наступит время – и вы станете на наше место!..[130]
С семи часов вечера и до часу ночи суд сочинял приговор, а в зале клуба горели керосиновые лампы, сидели под саблями подсудимые, и гудел народ, не расходясь.
Как долго писали приговор, так долго и читали его с нагромождением всех фантастических вредительских действий, связей и замыслов. Смирнова, Универа, Сабурова и Власова приговорили к расстрелу, двух – к десяти годам, одного – к восьми. Кроме того, выводы суда вели к разоблачению в Кадые ещё и комсомольской вредительской организации (её и не замедлили посадить; товароведа молодого помните?), а в Иванове – центра подпольных организаций, в свою очередь, конечно, подчинённого Москве (под Бухарина пошёл подкоп).
После торжественных слов «к расстрелу!» судья оставил паузу
Говоря обобщённо, – в этом одном он ошибся.