Архипелаг ГУЛАГ. Александр Солженицын
первой задачей – этапировать их по ночной улице в НКВД, справились так: каждого приговорённого сопровождало пятеро. Один нёс фонарь. Один шёл впереди с поднятым пистолетом. Двое держали смертника под руки и ещё пистолеты в своих свободных руках. Ещё один шёл сзади, нацелясь приговорённому в спину.
Остальная милиция была расставлена равномерно, чтобы предотвратить нападение толпы.
Теперь каждый разумный человек согласится, что, если бы возюкаться с открытыми судами, – НКВД никогда бы не выполнило своей великой задачи.
Вот почему открытые политические процессы в нашей стране не привились.
Глава 11
К высшей мере
Отмена смертной казни при Елизавете. – Умеренность её преемников. – Данные Таганцева о казнях конца XIX – начала XX века. – История смертной казни при большевиках. Фальшивость отмены её, уловки и обходы. – Казни 30-х годов, шесть царскосельских мужиков. – Расстрелы 1937–38. – Зигзаги последних сталинских лет.
Примеры, за что давали расстрел. – Группа Игнатовского. – Спасительная вспышка К. И. Страховича. – Если смотреть их фотографии… – Ощущения последних минут. – Бытовые страдания смертников в переполненных тюрьмах. – Отчего так подолгу держали под смертным приговором? – Научные занятия смертников и следователей. – Смертная камера как следовательский приём. – Психология непротивления. – В. Г. Власов под смертным приговором. – Смертные камеры Кинешемской тюрьмы. – Ритм суток. – Есаул Хоменко. – Оскорбление палача. – Как Власов принял помилование.
Смертная казнь в России имеет зубчатую историю. В Уложении Алексея Михайловича доходило наказание до смертной казни в 50 случаях, в воинском уставе Петра уже 200 таких артикулов. А Елизавета, не отменив смертных законов, однако и не применила их ни единожды: говорят, она при восшествии на престол дала обет никого не казнить – и все 20 лет царствования никого не казнила. Притом вела Семилетнюю войну! – и обошлась. Для середины XVIII века, за полстолетия до якобинской рубиловки, пример удивительный. Правда, мы нашустрились всё прошлое своё высмеивать; ни поступка, ни намерения доброго мы там никогда не признаём. Так и Елизавету можно вполне очернить: заменяла она казнь – кнутовым боем, вырыванием ноздрей, клеймением «воръ» и вечною ссылкой в Сибирь. Но молвим и в защиту императрицы: а как же было ей круче повернуть, вопреки общественным представлениям? А может, и сегодняшний смертник, чтоб только солнце для него не погасло, весь этот комплекс избрал бы для себя по доброй воле, да мы по гуманности ему не предлагаем? И может, в ходе этой книги ещё склонится к тому читатель, что двадцать, да даже и десять лет наших лагерей потяжеле елизаветинской казни?
По нашей теперешней терминологии, Елизавета имела тут взгляд общечеловеческий, а Екатерина II – классовый (и стало быть, более верный). Совсем уж никого не казнить ей казалось жутко, необоронённо. И для защиты себя, трона и строя, то есть в случаях политических (Мирович, московский чумной бунт,