Забери меня с собой. Таня Винк

      …Когда отец впервые на ее глазах избил маму чуть не до смерти, а потом сам повез в больницу, Люда убежала в парк и спряталась между кустами пионов, сев на землю и обняв коленки. Жили они в центре города, в добротном кирпичном двухквартирном доме с палисадником, но в их палисаднике, в отличие от соседских, не было ни одного цветка и на подоконниках горшки тоже не стояли, а тут пьянящий запах на удивление быстро выветрил испуг из головы восьмилетней девочки, и ей вдруг показалось, что ничего не было – ни красных глаз отца, залитых злобой, ни ударов, очень похожих на те, когда палкой ковры выбивают, ни сдавленных криков мамы, ни плача старшего брата, напоминающего скулеж, потому как за громкий плач отец и ему мог накостылять. Мама вернулась из больницы вся синяя. Только синяки сошли, как папа снова ее побил, и Люда опять убежала в парк. Так она бегала к спасительным цветам, сменяющим друг друга, до поздней осени, с тоской наблюдая за последними – хризантемами. Выпал снег, папа снова избил маму, и Люда убежала в парк – по привычке. И увидела там женщину-садовника в фуфайке и ватных штанах, в таких штанах многие тогда ходили – она сидела на скамейке и курила. Рядом стояла металлическая тачка на двух колесах с песком и лопатой.

      – Привет! – крикнула женщина и сделала затяжку.

      Люда, подойдя, поздоровалась и села на край скамейки.

      – Не бойся, я не кусаюсь, – женщина усмехнулась. – Что, негде спрятаться?

      Вот так Люда познакомилась с тетей Ниной, та жила по другую сторону парка. Тетя Нина знала ее отца, его многие в округе знали – начальник тюрьмы все-таки, она позвала Люду домой, чаем с вареньем напоила. Люда пила чай и ела варенье, но вкуса не ощущала, а чувствовала запах цветов. Они были везде – на подоконниках, на полу по углам комнаты, на низеньких и высоких табуретках, свисали со стен, шкафов. Уходя, Люда унесла в своем сердце кусочек прекрасного мира, и с той поры хозяйка этого мира открывала ей дверь в любую пору суток и ни о чем не спрашивала. Весной Люда сажала с тетей Ниной цветы в парке, без труда отличая рассаду ветреницы от рассады маргариток, а потом тетя Нина плакала, провожая ее в Ленинград. Увы, за все годы Люда не посадила в домашнем палисаднике ни одного цветка – не хотела, но в Ленинграде, возле общежития швейной фабрики, на которой работала, а после замужества в каждом гарнизоне она оставила сады удивительной красоты. Удивительность их заключалась в том, что цвели они с ранней весны до поздней осени. Были среди них прекрасные альпийские горки, рокарии и обычные клумбы, на них уютно расположились туи, сакуры, вишни, розы, тюльпаны, хризантемы – что только Люда не сажала! Сама поливала, пропалывала, удобряла, опрыскивала и, расставаясь, плакала, будто собственных детей покидала. А в гарнизоне под Гаваной она оставила не только прекрасный сад, но и огород, в котором, слушая смешки местных, выращивала невидаль в тех местах – капусту белокочанную.